Книга Ваша жизнь больше не прекрасна, страница 41 – Николай Крыщук

Всхлипывающий скулеж на втором этаже меня уже не удивил. По интерьеру и жизнь.

В углу на корточках сидел седой парень с закушенной губой, на пролет вверх из освещенного проема валил густой сигаретный дым, напомнивший мне некстати майские деревья, слышался громкий разговор и взрывы хохота.

— Чего они ржут? — спросил я парня. — Над тобой?

Мы были с ним трамвайно знакомы. Кажется, он работал звукооператором в драме. И звали его как будто Сергей. Седина, как ни странно, делала Сергея еще моложе. Впрочем, не исключено, что мы были ровесниками. Я давно перестал разбираться в возрасте.

— И над собой тоже, — ответил он.

— Что случилось-то?

— Что тебе и не снилось, — сказал он защемленным голосом.

— Ну, если хамишь, значит, еще не край.

Сергей посмотрел на меня такими глазами, что я тут же осекся. Каким-то образом стало понятно, что у меня сейчас точно такой же взгляд. Жалоба и бессильная злоба, больше ничего, как у собаки, которая не может сказать хозяевам о мучающей ее кисте. Мне захотелось поскорее примкнуть к стаду курящих.

В эту курилку, как и в нашу студию, пройти можно было только через шестнадцатый этаж северного крыла. Место укромное или заброшенное, как посмотреть. Рядом с туалетом уличный бак для мусора, зловоние от него перекрывало плоский, укоренившийся запах табака. Отходы редакционных гуляний не выносились месяцами, являя собой возмездие и напоминание, на которые давно никто не обращал внимания. Фигуры склонившихся над ведром, в котором плавали окурки, напоминали греющихся у костра. Было и правда холодно.

— Всем привет! Чего он там? — спросил я, осторожно присев на трехногий стул.

— А сходить не может. Амба! Отговорила роща золотая, — живо сообщил парень с костлявым лицом, половину которого скрывали декадентские патлы.

— Запор, что ли? В самом деле, обхохочешься, — сказал я мрачно. И вспомнил некстати, как рассмешил меня заголовок стенной газеты в поликлинике (вернее, многоточие): «Если у вас запор…»

Ответом мне был новый взрыв хохота, без разгона, вроде кашля, когда не успеваешь набрать в легкие воздуха.

— Кишечник экологически чистый, безотходный, понял? По психологии-то еще тянет, а так нет.

Я вдруг все, действительно, понял, и мне стало страшно. Ясно вспомнил, что после кончины ни разу не был в туалете. Никогда не думал, что есть еще такая форма отлучения от человечества. Похоже, никто, кроме меня и седого, не видел в этом беды. То, что еще вчера подрывало божественный замысел, теперь казалось незаконно похищенным, лишало веры в высшую поднадзорность или хотя бы в природную целесообразность. Вот только можно ли это назвать духовным происшествием?

Соседи по курилке, очевидно, вполне освоились с новым положением. У выпавших из жизни обостряется чувство солидарности, что при удачном совпадении химических реакций может привести даже к душевному родству. Человек болеет от одиночества, оно кажется ему страшнее смерти. А тут, казалось бы, что: ты выпал, он выпал, я выпал, вот мы и снова вместе.

— Говорят, в Америке лечат, — сказала девушка, похожая на растение, выросшее в темноте.

— А меня, наоборот, один чувак уверял, что там давно уже наши, — ответил Кирилл Назаров, ведущий светских хроник, знакомый со всеми ментами, проститутками и депутатами города. По части образования он к своим сорока годам сохранил удивительную невинность. Строчка «Ночной эфир струит зефир» вызывала в нем воспоминания о липком привкусе южной ночи. Это не мешало Назарову быть самым сведущим человеком на радио.

— У нас понятно, а им-то зачем? — снова удивилась девушка.

— А что тебе понятно? Сплошные непонятки. Что тебе понятно? — зло сказал декадент. — Нужен парень для опасной работы — покрывать крыши во время дождя?

— Ну, это тот же стабфонд. Например, резерв для армии.

— Да, вот тебе уже есть один отец солдата. Дед, ты готов воевать за родину?

— Нашел пионера, — буркнул мужик с белокурой бородкой, которого все звали Дедом.

— А койко-места в больнице, — продолжала девушка. — Может, он сейчас в Мариинской бессрочно лежит на отделении кардиологии. Надо же врачам и зарплату там, и премии, и лекарства лишние. В этот год на бюджетные места в иняз было зачислено сто человек с самыми высокими баллами по ЕГЭ. Потом оказалось, «мертвые души». Отогревали места для блатников. Или… Или какой-нибудь вариант птичьего гриппа. Пошумели и забыли. А про нас, скорее всего, никто даже не знает.

— Но ты-то сама про себя знаешь, — возразил Дед.

— Я слышала, есть план заселения Сибири. А то там уже под каждым кустом китаец с термосом… — сказала стажерка с приятной мультимедийной мордашкой.

— Да нас для демографии держат, бросьте вы! — крикнул мужчина из спортивной редакции, на полных щеках которого свой пунцовый след оставила гипертония. — ЧСФ — Человечий стабилизационный фонд. Кризис, как мы знаем, это даже не дефолт. Вдруг все снова к мотыгам вернется. Где людей взять? Вот нас и запрягут.

— Чушь! На выборах электорат давно перебрасывают из одного региона в другой. По списку пятнадцать тысяч, а к вечеру, глядишь, уже двадцать проголосовало. Снижение показателей смертности, сокращение безработицы, увеличение голосующих правильно — вот наш девиз.

— Говорят, второй президент тоже наш, — тихо сказала девушка, и все замолчали.

— Тогда почему с меня взяли налог за грядущую бездетность? — горячо заговорил декадент. — С него, хочешь сказать, тоже берут?

— Еще, подожди, будут брать за неудобрение почвы и неучастие в круговороте воды в природе, — кисло усмехнулся спортсмен.

— И валюту отказываются на «мертвяки» обменивать. У наших, чтоб вы знали, водяные знаки в обратную сторону закручены.

Дед загасил сигарету и прищурился от попавшего в глаз дыма.

— Зайди на Караванную. Не просто обменивают, а один к двум дают. Балаболите тут. Любое положение имеет свою выгоду, надо уметь по-умному распорядиться.

— Это как «по-умному»? — закричали все и почему-то вдруг стали почесываться и сверкать глазами наподобие чихуахуа, который сидел на руках у полной дамы и, проникнувшись общим возбуждением, вертел маленькой головкой, не поспевая за говорящими.

— А вы сходите на Караванную. Там толкутся люди понимающие.

— Да что они могут понять, если мне сны больше не снятся? Ни эротические, ни ужасы, никакие, — заплакала дама из муздрамы, душа в объятьях свою палевую собачку. Она давно договорилась с начальством и на вахте ее безропотно, даже изображая умиление, пропускали. Какими прихотливыми путями идет наша фантазия, подумал я, в поисках духовного двойника. — Поставили нам бекар, вот и все.

— Рита права, — сказала стажерка. — На днях в информации показали два теракта, один в Нальчике, другой в Москве. Очевидцем и там и там оказался один и тот же паренек. Людей не хватает.