Книга Кругами рая, страница 49 – Николай Крыщук

Детский страх охватил Алексея. Куст откликнулся шипением.

Немота потрафляет видению, конечно. А заговорить – значит признать его реальность. Алексей был в нерешительности, то есть отчасти парализован.

Но тут, к его радости, между змейкой и балахоном призрака проступило лицо Ксюши.

– Ксюша! – шепотом позвал Алексей.

Девочка вышла из куста. Распущенные волосы ее лежали на плечах. Тонкий нос отбросил на лицо тень и украл часть щеки. Глаза светились. В руках Ксюша держала детский лук. Она сейчас была хороша со своими гневно раздутыми ноздрями, вытянутым луком и узкими плечиками.

– Вы – Диана? – спросил он, не решаясь еще, несмотря на путаную иронию, перейти с шепота на голос.

Девочка не слышала его. Да и не видела, кажется. На лице ее замерла улыбка, похожая на те, какие сон посылает человеку из своих пристальных, мотыльковых сфер.

Страх вернулся, но совсем не детский. Девочка была лунатиком.

– Это я в вас стреляла, – потрясая громким голосом ночную тишину, сказала Ксюша.

– Зачем? – громко наконец спросил он. – А если бы мне было больно?

– Нет, – ответила девочка. – Только страшно. Стрелы с резиновыми присосками. Я в нашего кота Кузю ими стреляю. И ему не больно.

Ксюша объясняла свои действия обстоятельно, спокойно и при этом с каким-то азартом педанта.

– Я и заколку с фосфором специально спереди прицепила, чтобы напугать.

– Но ты меня действительно напугала.

– Правда? – девочка обрадовалась. – А почему вы меня назвали Дианой? Кто это? Я на нее похожа?

Ксюша вдруг изогнулась и бросила к Алексею свое лицо. Он едва успел отшатнуться. Соображая, что девочка слышала все же его вопрос про Диану, а значит, видела его, а значит, действовала сознательно, он не заметил, как в той произошла перемена. Сейчас близкие ее глаза были наполнены провокаторской злостью.

– Почему вы смотрите на меня?

Алексей не успел ответить. Длинная подростковая сорочка, мелькая пятками, исчезла в доме, из которого еще некоторое время слышался то ли смех, то ли всхлипы.

Когда Ксюша бросила к нему свое лицо, у Алексея мелькнула мысль о вампирах. Нелепое происшествие. А ведь она скорее всего хотела его поцеловать. Таким и приходят в голову всякие сумасбродства.

* * *

Алексей встал, чтобы пройтись по саду. Становилось прохладно.

Неожиданно перед столом выросла рыжая лайка. В сумерках она казалась пепельной. Собака потянулась мордой к столу, скосив при этом глаза на Алексея. «Что ей могло такое присниться, чтобы подняться среди ночи?» – подумал Алексей. Он любил собак. Но думать ему сейчас не хотелось, а без этого с собаками скучно.

– Пойдем, друг, это не для тебя, – сказал Алексей. Он обхватил пса за шею и потянул в сад. Тот вырвался и не оглядываясь убежал вперед.

Слышен был шум водопада и, кажется, залива. И оттого что был слышен шум залива, маленький сад казался нескончаемым.

Далеко отсюда шел ночной товарняк. Будто огромные колокола, от невозможности пробиться звоном, сотрясали землю изнутри. Скоро и они успокоились, и вновь стало тихо. Но тут же зашелестела, завозилась в кустах птица, крупно щелкнула и взлетела. В лицо Алексею плеснул воздух от ее крыльев. Он снова испугался и, чтобы справиться с этим испугом, сказал: «Тиу-тью!», как будто позвал птицу, как зовут котенка: «Кис-кис!»

Алексей иногда думал про себя, что он – трус. Но, как все трусливые люди, он был ближе других к отважному безрассудству. Мальчишкой на даче вызвался расчищать хозяйский огород от патронов, которые остались после войны с белофиннами. Раскладывал патроны на больших валунах. Когда те на солнце раскалялись, лил на них воду. Патроны лопались, некоторые взрывались. На скуле у него до сих пор был заметен шрам.

Вспомнив это, Алексей усмехнулся.

Все пространство между кустами и деревьями было заполнено молочной сывороткой. Границ сосуда видно не было, но сыворотка, несомненно, была налита в сосуд, потому что не чувствовалось в ней никакого движения.

Кто это сказал: человек похож на пейзаж, на который он смотрит? Да нет, он часть пейзажа.

Воздух был сейчас как посмертное воспоминание. Отними еще звуки – и Алексея не стало бы совсем. Разве что какие-нибудь полустертые каракули, изображающие безумца без крыльев. Однако звуки, слава богу, были.

Говорят, в море моряки просыпаются от тишины.

* * *

– Алеша! Ты где? – раздался громкий шепот Марины. Ее фонарик сверкнул и погас. Они пошли друг к другу наугад и тут же столкнулись в кустах. Марина оказалась в руках у Алексея.

– Ну, вот и здравствуй!

– Что-то в глаз попало, – сказал он, растирая веко.

– Давай я выну.

Марина положила на лоб Алексею ладонь, оттянула веко и языком прошлась по роговице.

– Ну как?

От нее пахло тростником, как двадцать лет назад. Может быть, это были те же самые духи? В чем, в чем, а в этом женщины консервативны. И губы такие же полные, как после поцелуя. Не с Рудницкими же она целовалась! И тело, которое он чувствовал под рукой… Алексей мысленно раздел Марину и в который раз удивился: откуда это мягкое и сильное тело у хрупкой женщины?

Марина была сейчас как подарок в детстве. Ему захотелось немедленно развязать банты, распутать тесемки, сорвать обертку и узнать, что там и кто догадался о его тайном желании.

Алексей притянул Марину к себе и поцеловал. Она, как маленькая, закрыла глаза. Потом открыла и прошептала:

– Какой ты красивый.

И тут гений простодушия оставил его. Он подумал, неизвестно над кем издеваясь: «Ну и что ж, пусть так. Пятнадцать лет… А из открытого флакона и сейчас идет все тот же знакомый запах». Но тут же ему представилась летящая, задыхающаяся от ветра и независимая Таня. Где и с кем она сейчас?

– Ты красивый, – еще раз прошептала Марина. Она, наверное, столько лет каждый день сама себе подавала руку помощи, подумал Алексей, а хотелось ей только этого – себе не принадлежать. Он ответил почти автоматически:

– Дети кричали: «Бублик, Бублик!», не догадываясь о том, что Колобок смертельно ранен.

Марина засмеялась:

– Пошли кофе с ликером пить.

Снова сел он за садовый стол и в открытое окно спросил:

– Ксюша спит?

– Спит.

Алексей вспомнил убегающую ночную рубашку с мелькающими пятками и всхлипывающий смех, но говорить об этом с Мариной не хотелось. И расспрашивать о Ксюше тоже. Захочет, расскажет сама.