Онлайн книга «Теплая вода под красным мостом»
|
С того самого ливня я и пальцем не коснулся Саэко. У меня появилась надежда, что постепенно в её теле всё-таки скопится хоть немного воды. И вот в день, когда на отрывном календаре в офисе нашего отделения появился листок с надписью «Холодная роса» [2] , я перешёл через красный горбатый мост и, оказавшись в доме Саэко, предложил: — Давай после такого перерыва вновь полежим на тёмно-синем плаще. Я подспудно надеялся, что плащ, с которым было связано столько воспоминаний, вызовет воду. Саэко взглянула на меня так, будто узрела говорящий шкаф. А потом бесстрастно сказала: — Ты шутишь?! Сейчас холодно. Да и воды уже давно нет! — А вдруг? Может быть, что-то скопилось. — Нет, уже нет! — Но ведь и в пересохшем колодце может вновь появиться вода. Ведь бывает, что даже далёкий и слабый толчок землетрясения возвращает воду в пересохшие русла… — Во мне уже нет воды! — Раз нет, значит нет. Но ведь можно же попробовать. На всякий случай примем меры предосторожности… Саэко не спеша достала тёмно-синий плащ и расстелила его на циновках. При этом она твердила, что воды нет, и всё это глупости. Действительно, из её тела не вылилось ни капельки воды. Был лишь запах тепловатой воды, въевшийся в плащ ещё в летние дни. Под влиянием этого памятного запаха я надавил на тело Саэко, навалился на него как дорожный каток, всячески пытаясь извлечь хоть несколько капель. Саэко расплакалась и взбунтовалась. Тут из-под циновок послышались неприятные звуки: в пол снизу, из комнаты на первом этаже чем-то стучали. Через окно, обращенное к морю, влетели Пепе и Пипи; повиснув на карнизе, они с беспокойством заглядывали в комнату. Мы изменили позы и уселись на циновках. Получилось так, будто мы сидели на дне бассейна, из которого выпустили воду. Из-под циновок по-прежнему доносились звуки ударов о пол: ба-бах! Саэко попыталась объяснить: — Это бабуля сердится. Она стучит в потолок ручкой метлы. Требует, чтобы ты убрался! Она знает, что воды уже нет, а ты всё пытаешься извлечь её из меня. Я опустил голову. Женщина продолжала: — Ты не можешь любить пустую флягу! Ведь на самом деле ты любил флягу, наполненную водой. Ты любил воду! Мне подумалось: она имеет в виду, что я любил только крем из вафель, только заварной крем из пирожного, только самую сердцевину ореха, только содержимое пирожка с мясом, только икру из сельди, только сок плодов кокоса… Потом я попытался рассуждать от обратного: вафли без кремовой начинки, оболочка пирожного без заварного крема, сердцевина без ореха, пустой кокосовый орех… Слова Саэко показались мне справедливыми. Из-под циновок продолжал доноситься глухой стук: — Ба-бах! Саэко направила на меня палец: — По сути вода была стыдом, а я — вместилищем стыда. Ты любил только стыд и не был способен любить вместилище. Ведь так! Признайся!! В меня будто стреляли из пистолета. Голос Саэко разносился так, как если бы мы находились на дне пустого бассейна. Я спрашивал себя: неужели ещё совсем недавно мне доводилось всякий раз омываться двумя литрами стыда при встрече с этой женщиной!? Тот стыд был тепловатым, и мне в самом деле было чертовски хорошо. Саэко продолжала: — Ты, этот самый, ну… как называется человек, у которого нет дефектов? Ну, ты же знаешь. — Ты имеешь в виду «здоровый человек»? — тихо подсказал я. — Да, именно! То, что ты говоришь, это удобная логика здорового человека, который получает удовольствие от страданий других. Вот оно как? Я не мог ни возразить, ни согласиться. Внизу продолжала бушевать бабуля: — Ба-бах, ба-бах! Я осторожно перешёл в наступление. Задал Саэко вопрос, который уже давно сидел у меня в голове: — Тебе было плохо? Тогда, когда мы изгоняли из тебя воду? Саэко в раздумье наклонила голову. Потом подняла её: — У меня было двойственное чувство. Одно накладывалось на другое. Стыд сочетался с удовольствием. Но я старалась разграничить их. Всё время думала, что это следует сделать. Я вздохнул. А разве бывает так, что человеку хорошо и при этом не стыдно? Возьмём такой случай: октябрь, человек лежит на морском пляже, краем глаза посматривает на скопление облаков над головой и на море у ног, дремлет. У него хорошее-хорошее настроение, но не таится ли в глубине души чувства стыда? Очнувшись от полудрёмы, он видит, что из-за туч хлынул сноп солнечного света, он омыл море и его самого. Это вызывает восторг и радость. Но не сопровождается ли радость чувством смертного стыда? Орган. Фантазия для хорала. О, как приятно! О, как стыдно! Если переосмыслить и обобщить, то не окажется ли, что ощущение радости непременно сопровождается чувством стыда или постыдно само по себе? И нельзя познать подлинную радость, если она не сопряжена с острым чувством стыда? Остаться человеком, которому чувство стыда незнакомо? Нет, всё-таки, много любовного сока, этой тепловатой воды, воды стыда — это самое замечательное ощущение в мире!.. Всё это я хотел сказать Саэко. Хотеть-то хотел, но не мог как следует объяснить. Летучие мыши с длинным научным названием, свесившись, как всегда, вниз головами, смотрят на меня. По их представлению, это я повернулся вверх тормашками и смотрю на них именно с этой позиции. Возможно, всё это представляет собой перевёрнутую с ног на голову картину в конце, нет, в самом начале цепи, связывающей Саэко, меня и летучих мышей. Бабушка всё ещё стучала в потолок. Вглядываясь мне в глаза, Саэко изрекла: — Я решила провести чёткую грань между радостью взаимной плотской любви и стыдом. Потому что в мире нормальная половая любовь не сопровождается таким постыдным выделением воды; вообще, не сопряжена с выделением воды. Теперь и я стала такой, как всё. Её слова содержали в себе утверждение и вопрос: воды нет! Что ты теперь будешь делать? Мой рот широко раскрылся, словно бы я стал свидетелем того, как земная твердь, до этого безмолвствовавшая, вдруг с грохотом разверзлась. Я ответил, словно подвел черту: — Я люблю Саэко, из тела которой изливается много воды. Я ещё не успел закончить фразу, как она резко ответила — словно сломалась ветка сухого дерева: — Расстаёмся?! Старуха бушевала внизу: — Ба-бах, ба-бах! Я поставил лишь одно условие нашего расставания. Я сказал: ты обязана это сделать; я настоятельно прошу тебя совершить один ужасный поступок; для меня это последний шанс, если ты сделаешь это, я оставлю тебя в покое и молча уйду. |