Онлайн книга «Синий мир»
|
Я сижу на полу и жду. — Ну давай, копуша, — подгоняет ее Джефф. — Я уже придумал отличное слово. — Не торопи меня, — отвечает Бонни. — Я думаю. — Боже, какой душный вечер, — говорит Сандра, утирая ладонью лоб. — Все-таки нам придется починить кондиционер. — Обязательно. На будущей неделе. Обещаю. — Угу. Ты говорил это на прошлой неделе. Если так будет продолжаться, не знаю, как мы переживем это лето. Сейчас, наверное, градусов тридцать пять. — Скорее, сто тридцать пять, — хмуро заявляет Джефф. — У меня рубашка к спине прилипла. Я вскидываю голову и прислушиваюсь к все еще отдаленным колокольчикам — динь-динь-динь! Маленьким я очень любил этот звук. Он ассоциируется у меня с летом: высокие деревья, большие, по-летнему зеленые листья, светлячки, мелькающие в темноте, жареные сосиски, чернеющие над костром, и зефир обугливается, обугливается, обугли… Морожник идет! Это Бонни так прозвала его — морожник. Теперь мы все его так зовем. Когда я о нем думаю, я вспоминаю летние вечера — когда некуда пойти и нечем заняться. Я вспоминаю детство и выбегаю в лиловые сумерки отдать четвертак за вкус холодного блаженства на палочке. О, а цвета этих застывших ледышек — голубой как яички малиновки, бананово-желтый, темно-фиолетовый как синяк, красный как пламя. Я очень люблю морожника! В доме действительно жарко. — На следующей неделе починю кондиционер, — говорю я Сандре, и она кивает. — Обещаю, честное слово. Что-то шуршит в углу, где свалена стопка газет. Я сижу очень тихо, прислушиваюсь. Но этот звук не повторяется. Я слышу — динь-динь-динь! — Мое слово, — веско объявляет Бонни, — КРЫСА. — И выставляет свои буквы на пожелтевшую доску. — Ну и слово! Любой может выиграть с таким дурацким словом, — говорит Джефф с оттенком досады. — Эй, не вешай нос! Нормальное слово, Бонни. Твоя очередь, Джефф. Он елозит на животе, трет пальцами подбородок. Он красивый мальчик. Мне приятно думать, что он похож на меня двенадцатилетнего. Динь-динь-динь! Звучит ближе. — Ну и жара! — Сандра обмахивает лицо ладонью. — Такое ощущение, что у меня температура! Опять что-то шуршит в газетах. Я смотрю, очень внимательно. У меня хорошее зрение — для моих лет. Пока Джефф перебирает свои буквы, я замечаю в углу блестящие жадные глазки. — Она опять пришла, — сообщаю я шепотом и беру в руки пистолет, который лежит рядом. Я ждал, когда она появится. Я чувствую себя Гари Купером из «Апогея». Она поднимает голову. Этого мне вполне достаточно. Грохот выстрела, кажется, сотрясает весь дом. В углу на стене появляются новые брызги крови. — Получила, гадина! — ликующе кричу я. Как только смолкает эхо от выстрела, я понимаю, что в комнате очень тихо. Слишком тихо, по-моему. Они перестали играть и смотрят на меня как на чужого. — Эй! — обращаюсь я к ним. — Давайте-ка посмеемся как следует! — Я встаю и увеличиваю громкость телевизора. Теперь дом полон смеха, хохот — как в трехъярусном цирке. Сандра говорит, что хотела бы как-нибудь съездить в круиз. — На Бермуды, — предлагаю я и кладу руку ей на плечо. — По-моему, самое замечательное место для круиза, согласна? Я слышал, на Бермудах всегда замечательно и прохладно. Она некоторое время молчит. Ей трудно открывать рот. Потом она улыбается и говорит, едва шевеля губами:. — Поехать на Бермуды — это прекрасно. — А нас куда? — спрашивает Джефф. — В Ист-Поданк? [7] Я придумал слово. — Он произносит его по буквам, подвигая фишки на место маленьким пальцем. — Т-Р-У-П. Удачное слово, правда? Я в этом не уверен. На мой взгляд, не самое хорошее слово. В моей кучке есть «Д», и я заменяю последнюю букву, чтобы получилось ТРУД — Вот, — говорю я. — Так будет лучше. Динь-динь-динь! Морожник уже почти у нашего дома, я слышу его голос: «Ванильное! Шоколадное! Земляничное!» Теперь мой ход. Я смотрю на фишки, они напоминают мне зубы. Боюсь, когда попытаюсь их взять, они начнут кусать меня за пальцы. Динь-динь-динь! «Ванильное! Шоколадное! Земляничное!» — Папа! — тихо, почти шепотом говорит Бонни. Глаза такие большие на ее бледном худеньком личике. — Морожник почти пришел. — Нет, нет. Ему еще далеко. — Меня прошибает пот. Боже, какая жара! — Да, он почти пришел, — повторяет Бонни. Она всегда была упрямой девочкой. С упрямыми детьми порой очень сложно. Но я очень люблю ее. О Боже, очень, очень люблю! И Джеффа люблю, и Сандру люблю — и готов отдать за них свою жизнь. Я хочу поехать с ней в круиз на Бермуды. Там не так жарко; воздух там всегда прохладен и свеж. — Он почти пришел, папа. — Нет! — кричу я, срывая голос. Я вижу, как кривится лицо Бонни, и прижимаю ее к себе, пока она не собралась плакать. Клянусь, я бы никогда не довел моих детей до слез. Я хороший отец. Я очень горжусь нашей семьей. Что-то прикасается к моему плечу, и я вздрагиваю всем телом. Оглядываюсь и вижу лицо Сандры. Совсем близко. Она говорит: — Милый! Ты знаешь нужное слово, правда? — Правильное слово? Какое еще правильное слово? — Ты знаешь, — говорит она, а колокольчики морожника, кажется, сейчас сведут меня с ума. Она протягивает руку к моим буквам. Тонкие пальцы выбирают то, что она ищет, и выставляют на доску. — Вот, — удовлетворенно произносит она. — Вот правильное слово. Слово, которое сложила моя жена, — «радиация». Я поражен. Глаза мои — как яйца в кипящем черепе. И — прекрати! Прекрати! Прекрати! «Ванильное! Шоколадное! Земляничное!» — Нет, — говорю я. — Ни в коем случае. Это слово никуда не годится. Колокольчики стихли. Морожник стоит у моей двери, но слова произносит другие. Он говорит: — Внимание! Внимание! Выносите ваших покойников! — Выносите ваших покойников, — говорит мне Сандра. — Выносите ваших покойников, — шепчет Джефф. А Бонни наклоняется и целует меня в щеку и произносит своим нежным тоненьким голоском, напоминающим мяуканье котенка: — Папа, нас пора выносить. — Нет. — Я крепко обнимаю ее и прижимаю к себе. Тельце похоже на пучок сухих прутиков. — Нет… Мы все это время пробыли вместе. И мы вместе останемся здесь. Прямо здесь. В нашем собственном доме. Здесь нет никакой радиации. Бомбы упали очень далеко отсюда. Нет! Мы живы и здоровы, и с нами будет все в порядке, если мы останемся… * * * — Следи за ним, — говорит кто-то. — Он выронил. |