Книга Плоть и кровь, страница 17 – Майкл Каннингем

— Зои. — Мамина рука с красными ногтями буквально выдернула Зои из кресла. — Ты меня с ума сведешь. Ты это понимаешь? Ладно, пойдем. Я сама займусь тобой.

Зои позволила маме вытащить ее из комнаты, провести по лестнице вверх, мимо фотографий. Она миновала саму себя, совсем еще маленькую, с ужасом глядящую из пижамки с танцующими медведями. Миновала венчание родителей, Сьюзен в крестильной рубашке. Миновала маму, пока еще девушку в жемчужных бусах и с твердой, полной надежд улыбкой на лице.

Зои знала, что замуж она никогда не выйдет. Новобрачной положено строить планы, жить в доме. А Зои будет жить под открытым небом и питаться супом из древесной коры, сваренным на дождевой воде. Для домов она непригодна.

— …Прошу не так уж и о многом, — говорила мама. — От двенадцатилетней девочки вполне можно ждать, что она сама приведет себя в порядок, что за ней не придется приглядывать, нянчиться с ней каждую секунду. Честное слово, я иногда просто не знаю, что мне с тобой делать.

Мама привела ее в главную спальню дома, время здесь шло медленнее. Широкое белое покрывало кровати безмолвно повествовало о долготерпении белизны. На стене застыли в прыжке два серебряных танцора, мужчина и женщина. Мама усадила ее за туалетный столик, на котором теснились баночки, тюбики, стеклянные пузырьки — миниатюрный город косметики. В нем шла особая, затейливая, замысловатая жизнь. Это был центр всего.

А Зои будет жить везде и всюду, оставаясь простоволосой. И пахнуть мхом и мехом.

— Только сиди спокойно, ладно? — сказала, берясь за щетку, мама. — Если будет немножко больно, тут уж ничего не поделаешь. Господи, Зои, сплошные колтуны. И как ты этого добиваешься?

Зои видела в круглом зеркале себя и маму. И видела в себе кончину семейной красоты. Буйные брови, нос с горбинкой. Что-то, зародившееся в маме и перешедшее к Сьюзен, разбилось о ее, Зои, маленькие черные глаза, о ее выступающий подбородок.

Она была кем-то другим. Дух семьи не смог вселиться в нее.

— Ммм, — простонала мама, продирая ее волосы щеткой.

На другом конце коридора, в ванной, насвистывал папа. При каждом новом переливе его свиста щетка врезалась в спутанные клубки густых черных волос с большей прежнего силой. Было больно.

— Еще секунда — и все закончится, — сказала мама. — Если бы ты сама занялась этим час назад, что тебе и следовало сделать, нам не пришлось бы так спешить.

Из коридора донесся голос Сьюзен:

— Мам, ты не видела моего брелочника?

— Чего?

Сьюзен остановилась в проеме двери. В зеркале появилось ее лицо.

— Моего браслета с брелочками, — сказала она. Ее лицо приблизилось к маминому. Теперь зеркало отражало всех троих. Глаза Зои впивали общее молчание.

— А в твоей шкатулке с украшениями его разве нет?

— Ты думаешь, я в нее не заглядывала?

— А в кармане твоего плаща? Помнишь, в прошлый раз ты тоже решила, что он потерялся, и…

— И в карман заглядывала. Я везде уже посмотрела.

— А без него ты никак не можешь?

— Мне хочется надеть его.

Мама вздохнула — тихо, изнуренно, протяжно.

— Ну хорошо, — сказала она. — Закончи с волосами Зои, а я поищу твой браслет.

Она протянула Сьюзен щетку и исчезла из зеркала, высокие каблучки ее сердито застучали по коридору.

— Черт, Зои, вот какими должны быть волосы, взгляни, — сказала Сьюзен. От нее исходил летучий аромат мыла. Она принесла с собой дух оптимизма, быстрые движения уверенного в себе механизма.

— Я не хочу, чтобы меня фотографировали, — сказала ей Зои.

— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Хочешь не хочешь, а сняться под Рождество нам придется. Крепись, сейчас будет немного больно.

— Ой! — вскрикнула Зои, хоть Сьюзен и обходилась с ее волосами ласковее, чем мама.

— Девушке полагается быть отважной.

— Я вообще фотографироваться ненавижу, — сказала Зои. — И платье, которое она мне купила, тоже терпеть не могу.

— Знаю, знаю. Все это ужасно. Господи, злодей какой-то, а не клубочек.

В зеркале появился папа. Большой. Энергичное, подвижное лицо.

— Здравствуйте, дамы, — сказал он. — Как идут дела?

— Сражаюсь с волосами Зои, — ответила Сьюзен. — Поразительное явление. С виду волосы как волосы, а начинаешь их расчесывать и тут же понимаешь: нет, это что-то другое. Проволока, что ли.

Папа положил ладонь на плечо Сьюзен.

— Поторапливайтесь, — негромко сказал он. — Фотограф появится с минуты на минуту. Ваша мама уже сама не своя.

— Ну, полагаю, если ему придется подождать минут пять, Рождество все равно не отменят, — сказала Сьюзен.

Папа кивнул, улыбнулся. Ответ был правильный.

— Нашла! — крикнула откуда-то мама. — В корзинке с грязным бельем. Господи, я же могла засунуть его в стиральную машину.

Мама вошла в комнату, однако в зеркале не появилась. Папа снял руку с плеча Сьюзен.

— Зои почти готова, — сообщила она.

Мама вступила в зеркало. Лицо возбужденно-нетерпеливое, чреватое большим шумом.

— Давай, я сама закончу, — сказала она. И, отобрав у Сьюзен щетку, провела ею по волосам с силой, вытянувшей на поверхность сознания мысли самые потаенные. Зои позволила своим глазам увлажниться — пусть мысли перекипят в этой влаге. Она не издала ни звука.

Спустя недолгое время все уже сидели, наблюдая за приготовлениями мистера Флеминга, в предвечернем полумраке гостиной. Мистер Флеминг был низкорослым человеком в тяжелых очках, суетливым и вечно чем-то удивленным. Казалось, что прямо перед ним, не более чем в футе от его узкого, серьезного лица, совершается нечто невидимое, только ему и известное. Камера его стояла на трех журавлиных ногах, нацелив на гостиную незрячее око.

— Вы, главное, не волнуйтесь, — говорил он, опуская лампу. — Все займет лишь несколько минут. Правильно? Лишь несколько минут.

Зои и Билли сидели на софе. Он был в синем блейзере, с красным платочком, выступавшим из нагрудного кармана, точно предмет его тайной гордости. Билли пожелал сниматься сидя, потому что выглядел в этой позе более рослым, колени его были разведены в стороны, костлявые руки лежали, раскинутые, на софе. Билли считал так: многие вещи важны, но из этого вовсе не следует, что они заслуживают серьезного к себе отношения.

— Отличное платье, — сообщил он Зои, изогнув уголок рта.

Она сгорбилась. Лоб ее вспыхнул. Временами Билли говорил то, что думает, временами — нечто прямо противоположное. Платье было зеленое, перетянутое в талии лентой с красным бантом величиной в капустный кочан. Когда мама принесла его домой, Зои всего лишь пожала в непредусмотрительном согласии плечами. Она почему-то не до конца осознала, что ей придется надеть вот это и очень скоро.