Онлайн книга «Форточка с видом на одиночество»
|
И еще, чтобы они были трижды счастливы. Все запрокинули головы и влили в себя граммов по тридцать водки, не чокаясь. Невеста была, как смерть – вся в белом. Громко звучала плохая музыка. Рядом со мной за свадебным столом сидела женщина лет тридцати пяти. – Почему вы все время молчите? – обратилась она ко мне. – Совсем меня не развлекаете! – Я вообще мурло, – ответил я. – Кто? – не расслышала она. – Мурло! Нудло! – прокричал я ей в барабанную перепонку. – Мудло? – Не мудло, а нудло! – А-а… Нудло лучше. Когда я предложил положить ей черной икры, она вдруг оживилась и сказала, указывая вилкой в свою тарелку: – Какая мрачная ирония – черная икра и осетрина воссоединились… – Как вас зовут? – тут же поинтересовался я. – Маша. – Маша, давайте оставим молодоженов? Она сказала, что хочет дождаться демонстрации окровавленных простыней. – Невеста уже третий раз выходит замуж, – напомнил я. – Судя по всему, вы со стороны жениха? – Я независимый эксперт. – Это правильно. Независимость – это хорошо. Выпьем за это! И мы выпили за независимость. Потом за толерантность. Потом за взаимопонимание. Потом за любовь. Потом мы ушли ко мне. СОН В ЗИМНЮЮ НОЧЬ Я слышал, как дворники скребли лопатами за окном – выпал первый снег. Пришла сороковая зима моей жизни. По телевизору сообщили, что лет через шесть солнце может взорваться, нагревшись до критической температуры. Неужели я стану свидетелем конца света? Неужели солнце действительно лопнет, как электрическая лампочка, и мир погрузится в вечную тьму и бесконечную зиму? Я засыпал, съежившись под тонким покрывалом. И вдруг почувствовал, как кто-то укрыл меня пледом. Еле заметно, беззвучно. Мне сразу стало тепло и уютно. Многие годы никто не укрывал меня. Пройдя сквозь одиночество, обиды и разочарования, я привык во всем полагаться только на себя. Я уже давно не жду какого-то особого внимания к собственной персоне, не говоря уже о заботе. Возможно, я лишь чуть-чуть надеюсь на то и другое. Когда я жил с родителями, мама укрывала меня пледом. Не помню, укрывала ли меня жена. Мне кажется, многие даже не задумываются над тем, как это важно, – знать, что если ты вдруг замерзнешь в неудобной какой-нибудь позе, заснув перед телевизором, то тебя не оставят околевать, как бродячего пса на едва теплой крышке канализационного люка. Что чьи-то заботливые руки накроют пледом эти скованные сном сто семьдесят беззащитных сантиметров, эти шестьдесят пять килограммов пока еще живого веса. ПОЛНАЯ ЗАДНИЦА Мне сорок лет. С точки зрения калькулятора это 14 400 дней. А часов? А минут? Так жизнь превращается в пыль. Я всегда не любил математику и калькуляторы. За все это время мне так и не удалось отрастить нормальную бороду, найти нормальную работу, создать нормальную семью, завести нормальную женщину. У меня нет ничего. Даже положения в обществе. Даже делового костюма. Даже распорядка дня. Я живу, как попало. Как люди находят себе женщин, которые хотя бы не выводят их из себя? Я искал в разных городах и странах. С одинаковым результатом. Всегда меня что-нибудь раздражало. Меня раздражали: манеры есть и одеваться прически интонации мимика и жесты фрагменты тел вкусы запахи музыка, которую они предпочитали слушать характеры рост взгляды на жизнь сухость влагалища влажность влагалища… Однажды мы гуляли с Вадиком Соломоновым по ночному Ратингену. Только что прошел дождь. И все было, как в сказке. Брусчатка блестела под ногами. Листья сверкали над нашими головами. Тусклые фонари освещали какой-то древний замок. Круглая луна болталась в пруду. Крякали лягушки, зеленые даже в темноте. Какие-то неизвестные мне птицы что-то чирикали по-немецки. Я рассказывал Вадику об одной девушке, с которой познакомился. И всем была девушка хороша, только вот задница у нее очень полная. Сама девушка определила свою фигуру, как гитарообразную. Мне же представлялось, что сходства больше все же с каким-нибудь контрабасом или виолончелью. На что Вадик ответил: – Брось, ты уже через месяц перестал бы обращать внимание на ее задницу. – Нет, – сказал я, – я себя знаю. Через месяц я уже ничего не смогу замечать, кроме этой задницы. На ней свет сойдется клином. Она затмит собой солнце, которое и без того вот-вот взорвется. А ведь если посмотреть на отражение в зеркале, что я там увижу? Аполлона Бельведерского? Так нет же. Такая выходит неадекватность. А что с ней делать? Может, обратиться к психотерапевту? Помню, как-то одна Маша шептала, лежа на моем плече: – У тебя лицо такое… Все в нем правильно. Ничего не раздражает. На другие лица смотришь – что-то в них не устраивает. Хочется переделать нос или уши. Я смотрел в потолок и следил за тем, как вздымалась паутинка на люстре. – Я все время думаю о тебе, – шептала она. – Волнуюсь. Как ты там? Что ты ел? Может быть, ты жарил чебуреки. А что, если они подгорели, а у тебя язва? Или, думаю, не обидел ли тебя кто-нибудь? Ты же такой беззащитный. Ты мне веришь? – на всякий случай спросила она. – Нет, – на всякий случай ответил я. В ОДЕЯЛЕ Когда на улице поздняя осень или ранняя зима. Когда еще не начался отопительный сезон. Когда голые деревья стоят, словно перевернутые вверх корнями. Когда за окном холодная бесцветная зыбь и небо в окне висит мокрой простынёй. Я люблю зарыться в теплое одеяло, обложиться каким-нибудь печеньем – сухарями – шоколадом, большой чашкой чая, сигаретами, включить телевизор и не идти на работу, и так сидеть целый день. И время незаметно проползает по-пластунски, на брюхе где-то под диваном. И уже стемнело, и люди возвращаются с работы. Спешат в метро, на автобусы, чтобы быстрее проскочить сквозь новые холода, сквозь зябкий ветер. Вжимают головы в плечи, стараясь укрыться от первого снега или последнего дождя. А я в тепле, зарывшись в одеяло, смотрю телевизор или читаю книжку. И в этой берлоге, в этом логове больше ни для кого нет места. Вне зависимости от количества квадратных метров полезной жилплощади. |