Книга Что я любил, страница 89 – Сири Хустведт

— А, ясно, — протянула девица. — А про меня вы тоже напишете? Меня зовут Анджи Роопнарин, Ро-оп-нарин, — произнесла она по слогам.

Я вытащил блокнот и ручку и записал крупными буквами ее фамилию.

— Вы не могли бы прокомментировать название? Почему именно "Расколотый мир"?

— Откуда я знаю? Я здесь просто работаю. Вы бы лучше кого другого спросили, только сейчас здесь никого нет. Обеденный перерыв.

— Но ведь уже вечер, половина шестого!

— А у нас рабочий день начинается в двенадцать.

— Понятно.

Я кивнул головой на фотографию Джайлза:

— Вам нравятся его работы?

Анджи вытянула шею, чтобы посмотреть, куда я показываю.

— Ничего. Прикольные.

— Говорят, у него целая свита: Марк Векслер, Тини Голд, еще одна девочка, ее зовут Виргина, потом какой-то мальчик, которого найти не могут, Рафаэль…

Анджи Роопнарин мгновенно насторожилась:

— Вы и про это пишете?

— Главным образом про Джайлза.

Она бросила на меня недоверчивый взгляд:

— Не пойму, чего вам надо. Обычно про такое другие люди пишут, не такие, как вы.

— В нашем журнале много ветеранов, — успокоил ft ее. — Послушайте, вы знакомы с Марком Векслером? Он работал у вас прошлым летом.

— Работал, как же. Тусовался он тут, а не работал. По крайней мере, Ларри ему ничего не платил.

— Какой Ларри?

— Ларри Файндер. Это же его журнал. У него таких полно.

— Ларри Файндер, владелец галереи?

— Что вы удивляетесь? Об этом все знают!

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Редакция журнала "Расколотый мир", — произнесла Анджи внезапно оживившимся голосом.

Я одними губами прошептал: "До свидания", — и откланялся. Только на улице я перевел дух, пытаясь унять мандраж, никак не дававший мне вздохнуть. Зачем было врать? Из какого-то безотчетного желания обезопасить себя? Возможно. И хотя я был далек от того, чтобы трактовать свою выходку как моральное грехопадение, но весь обратный путь мне не удавалось отделаться от чувства неловкости и нелепости ситуации, в которой я был смешон и вел себя недостойно. Что до Марка, то любые открытия, связанные с ним, как правило, оказывались из разряда неприятных. У Гарри Фройнда он прошлым летом не работал. Но в журнале Ларри Файндера он, как выяснилось, тоже не работал. Жизнь Марка представляла собой наслоение вымыслов, где один пласт громоздился на другой, а я свои археологические раскопки только начал.

Пока меня не было, Вайолет несколько раз звонила и оставляла на автоответчике сообщения. Она просила зайти к ней сразу же, как только я приду. Когда она открыла мне дверь, то была так бледна, что я первым делом спросил, не случилось ли чего. Она не ответила, а только сказала:

— Я должна тебе кое-что показать.

Я пошел за ней в комнату Марка. Еще с порога я увидел, что там все вверх дном. Стенной шкаф был открыт, и хотя одежда все еще висела на плечиках, полки были пусты. По всему полу валялись какие-то бумаги, рекламные листовки, тетрадки, журналы. Я заметил коробку с игрушечными машинками и еще одну, с открытками, письмами и поломанными цветными карандашами. Рядом с коробками лежали ящики письменного стола. Вайолет наклонилась над одним, вытащила оттуда что-то красное и протянула мне.

Это был швейцарский нож Мэта.

— Я нашла его в коробке из-под сигар. Он был замотан изолентой.

Я смотрел на выгравированные серебряные инициалы: М.Ш.Г. — Мэтью Штайн Герцберг.

— Прости, пожалуйста, — сказала Вайолет.

— Господи, столько лет прошло, — сказал я и потянул вверх штопор.

Когда мне удалось его открыть, я провел пальцем по металлической спирали и вспомнил отчаянный плач Мэта:

— Я же всегда, всегда клал его на тумбочку!

Наверное, я очень устал, потому что какая-то часть меня не стояла на полу, а висела где-то под потолком; очень странное чувство. Оттуда, сверху, я видел комнату, Вайолет, себя, нож Мэта, который я держал в руке. Это странное разделение земли и воздуха, меня парящего и меня стоящего длилось совсем недолго, но после того, как оно закончилось, я чувствовал себя где-то очень далеко, и комната казалась миражом.

— Я помню тот день, когда нож пропал, — размышляла вслух Вайолет. — И я помню, какое это было горе для Мэта. А рассказал мне об этом Марк. Да, Лео, Марк, и он очень переживал, что нож пропал, очень убивался, очень жалел Мэта. Рассказал, как он всюду искал его.

Вайолет смотрела перед собой расширенными глазами, голос ее дрожал:

— Марку тогда было одиннадцать лет. Всего одиннадцать. Ты понимаешь, Лео, ведь самое страшное — не то, что он украл и не сознался. Страшнее всего эта имитация сочувствия, такая изощренная, такая правдоподобная, такая искренняя.

Я сунул нож в карман. Я слышал, что говорит Вайолет, понимал каждое слово, но не знал, как на них реагировать, и вместо того, чтобы ответить хоть что-нибудь, стоял не шевелясь, уперши глаза в стену. Так прошло несколько секунд, и вдруг я подумал об игрушечной машинке на автопортрете Билла — о желтом автомобильчике, который он вложил в руку Вайолет, когда писал ее. Между машинкой и ножом Мэта существовала какая-то связь, и ее я силился сформулировать. В голове крутилось слово "залог", хотя это было не совсем то. Написанную на холсте машинку и настоящий ножик роднила идея подмены настоящего вымышленным, но ни автомобили, ни ножи тут явно ни при чем… Нож Мэта и машинка на картине были равно неосязаемы, их не существовало на самом деле. И не важно, что я мог сунуть руку в карман брюк и вытащить нож на свет божий, его все равно не было. Темные желания и тайны одного мальчишки привели к тому, что щелкнул какой-то тумблер, и нож, который я подарил Мэту в день его одиннадцатилетия, перестал существовать. На его месте было что-то другое, злая насмешка, точная копия; и как только я об этом подумал, цепь моих рассуждений замкнулась. Двойник этого ножа находился на картине, которую отдал мне Билл. Мэт сам его нарисовал. Он отправил своего Привидения на крышу с его ворованным трофеем, и свет луны падал ему на пустое лицо и раскрытые лезвия ножа, который он сжимал в руке.

Рассказав Вайолет про свой визит к Тини и поход в редакцию "Расколотого мира", я спустился к себе. Оставшуюся часть вечера я провел один. Мне долго не удавалось найти для ножа место в моем заветном ящике, и в конце концов я решил засунуть его как можно глубже, отдельно от всех остальных предметов. Закрыв ящик, я понял, что в результате только окреп в своей решимости. Теперь мне нужно было не просто найти Марка, я хотел большего — разоблачения. Я хотел, чтобы на этом пустом лице проступили отсутствующие черты.

Через пару часов после того, как Вайолет ушла в мастерскую Билла, я стоял перед входной дверью дома номер 21 по Франклин-стрит и нажимал на кнопку звонка против таблички: "Т.Д./С.М.". К моему изумлению, меня тут же впустили. Стальная дверь на пятом этаже приоткрылась. На пороге квартиры Джайлза стоял мускулистый коротыш в одних трусах. Когда дверь открылась полностью, я увидел его рельефные загорелые мышцы во всех возможных ракурсах. Я также увидел себя, потому что все четыре стены холла были зеркальными.