
Онлайн книга «Форсирование романа-реки»
Полячка-критик спокойно сидела рядом с Сапожниковым, не обращая на него внимания. Она протирала носовым платком очки, которые у нее упали в какой-то крем. Виктор Сапожников подумал, что неплохо бы к холодцу взять белого вина, собрался встать, но в этот момент кусочек холодца, соскользнув с его тарелки, шмякнулся на колено критика-польки. Застыв, они несколько мгновений смотрели на дрожащий кусочек, напоминавший улитку странной формы, а потом Сапожников, очнувшись, нацелился на него вилкой. Но полячка глянула на него так, что он испуганно отдернул руку. – Что вы делаете, любезный, вы что, пьяны?! – воскликнула полячка и с отвращением стряхнула холодец на пол. – Извините, – сказал Сапожников и покраснел. – Nie szkodzi, – ответила Малгожата Ушко, делая вид, что ничего не произошло, и, не обращая больше внимания на Сапожникова, продолжила протирать очки. Это еще больше смутило Сапожникова, он встал, зачем-то щелкнул каблуками и направился со своей тарелкой к столу, умудрившись при этом пихнуть локтем датчанку, стоявшую рядом с ирландцем. – Tfu, cort! – пробормотал Сапожников и осторожно проследовал к столу маркиза. – Сначала расскажи, как ты смогла заманить его в номер, – сказал ирландец Томас Килли, протягивая Сесилии Стерексен бокал белого вина. – Мы немного выпили внизу, в баре отеля. Я делала вид, что меня интересует его мнение о женской литературе, – оживленно начала рассказывать датчанка, нервно отпивая маленькими глотками вино. – Он говорил, что женская литература – это кухонная литература, потом что-то о клиторической манере писать, ну ты и сам знаешь, типичный мужской шовинистский бред. – Это понятно, но как ты его заманила в комнату? – сгорал от любопытства ирландец. – Очень просто. Я предложила ему решить теоретический вопрос о фаллической и клиторической литературе в постели… – И он согласился?! – изумился ирландец. – А ты как думаешь?! – сказала почти обиженно датчанка. – Прости, – смутился ирландец. – У себя в номере я предложила ему разминку в стиле садо-мазо, аргументируя такой выбор тем, что на самом деле он страдает страхом перед женщинами. Я объяснила, что его негативное и критическое отношение к женщинам-писателям можно интерпретировать как широко известный и описанный во всех учебниках пример сублимации эксгибиционистско-мазохистского синдрома. То, что он постоянно бросает женщинам вызов и оскорбляет их, – это не что иное, как выражение подсознательного желания мазохиста подвергнуться насилию со стороны этих самых женщин. – Страшно интересно! Неужели ты в этом так здорово разбираешься? – Да ни хрена я не разбираюсь! Просто мне надо было, чтобы этот тип разделся и согласился на то, что я его привяжу. – Он здоровенный, я его видел… Ну и как же ты его привязала? – Простынями. А вязать морские узлы меня научил Пер. – Понятно, а другие участницы? – Как только он был привязан, я их позвала. Они ждали моего сигнала. – А кто они такие? – Здешние писательницы Дуня и Таня. Чудесные женщины! – Ну теперь рассказывай, что вы с ним делали? – сгорая от нетерпения, спросил ирландец и снова подлил вина себе и Сесилии. – Сначала мы посовещались, как его мучить. Таня предложила ритуальные женские пытки с помощью кухонных инструментов: мясорубки… – Электрической? – ужаснулся ирландец. – Нет, обычной, – серьезно ответила датчанка. – Потом терка, молоток для отбивания мяса, миксер и так далее. Когда мы упомянули мясорубку, тип потерял сознание… – Я его понимаю! – не смог сдержаться ирландец. – Я предложила просто изнасиловать его, но с такой же жестокостью, как это делают мужчины с женщинами. А тут Тане пришла в голову более плодотворная идея – морально унизить его. Она сказала, что это соответствует средиземноморскому духу и литературной традиции. Важно превратить человека в шута. – И как вам это удалось? – с живым любопытством спросил ирландец. – Таня сбегала в ближайший магазин и купила банку столярного клея. Мы облили его клеем, распороли подушки и обсыпали перьями. – Изумительно! Традиционное посрамление. – Еще Таня купила большой детский резиновый шарик. Мы его надули и ниткой привязали к пенису. После этого ушли, оставив дверь открытой… Через несколько минут я сообщила портье, что в моей комнате находится какой-то маньяк. – Ты просто гений! – восторженно сказал Томас Килли и тут же хитро прищурился. – А ты не выдумываешь? Датчанка нахмурилась и молча выпила вино. – Слушай, можно тебя кое о чем попросить? – нерешительно сказал ирландец. – О чем? – Я бы использовал этот эпизод в своем романе, если ты не против… – Пожалуйста. А что за роман? – Женский. О женщинах. Называется «It's Me, Molly Bloom». Датчанка помрачнела и замолчала. Ее отсутствующий взгляд скользнул с лица ирландца в зал и на мгновение остановился на толстой сигаре в зубах Жан-Поля Флогю… Перед господином Флогю, влюбленно глядя ему в лицо, стоял старичок с пенсне на носу. – Боже, Боже… Mon dieu! – качал головой старичок. – Приветствую вас! Felicitations! Это действительно великий день. C'est un grand jour! Господин Флогю равнодушно смотрел на странного старичка. Он попыхивал толстой сигарой и совершенно очевидно искал способ от него отделаться. Заметив Пршу, он махнул рукой и хотел было направиться к нему, но старичок крепко ухватил его за рукав. – Подождите, attendez, s'il vous plaît! – умоляющим голосом сказал старичок. – Позвольте мне отгадать… Élise de Schlésinger? – Я весьма сожалею, месье, но мне нужно… – попытался спастись господин Флогю, но старичок прервал его… – Нет, это глупо… C'est une bêtise! Подождите, минуточку… Вы себе не представляете, что для меня значит эта встреча! Ваш прадед – величайший в мире писатель! Он выше Шекспира! И я удостоился невероятного счастья стоять перед отпрыском этого затворника из Croisset, этого мученика искусства, c'est un martyr de l'art, этого гения и раба, ce gйnie et esclave, для которого искусство было превыше всего, который ради искусства пожертвовал всем. И личным счастьем, и карьерой, и успехом, и жизнью! – Но я вовсе не внук ему, – холодно прервал старика Жан-Поль Флогю. – Как?! Он не ваш прадед?! – Caroline Comanville. Она была моей бабушкой, – сказал Жан-Поль. – Caroline! Grandmure?! Incroyable! Племянник! Mon dieu, самый настоящий племянник… Жан-Поль кивнул и опять попытался уйти, но старик снова схватил его за рукав. |