Онлайн книга «Какое надувательство!»
|
— Мне кажется, мы его сбросили, — сказала она. — Если вообще кто-то был. — Был. Я знаю — точно был. Остаток пути мы прошли по главной улице, и между нами зияла хоть и маленькая, но не знакомая прежде дистанция. К подъезду вела короткая дорожка, рвано обсаженная лавровыми кустами, и вот здесь, перед тем как открыть дверь, я намеревался предложить Фионе первый пробный поцелуй. Но настроение уже изменилось. Она по-прежнему держалась напряженно, крепко прижимала сумочку к груди, а я так суетился, что очень долго тупо тыкал ключом в замок, пока не заметил, что ключ вообще не тот. Когда же дверь наконец открылась и я уже занес ногу, чтобы войти, Фиона вдруг вскрикнула — нечто среднее между ахом и взвизгом, — заскочила в дом у меня перед самым носом, схватив меня за руку и втащив с собой внутрь, захлопнула дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша. — Что такое? В чем дело? — Он там был — я его видела. Лицо в кустах. — Кто? — Господи боже мой, откуда я знаю? Он там пригнулся и высматривал нас. Я потянулся к дверной ручке: — Это смешно. Я посмотрю. — Нет! Майкл, прошу вас, не надо. — Она вцепилась в меня. — Я разглядела его лицо довольно ясно, и… я его узнала. — Узнали его? Так кто это? — Точно не знаю. Вообще-то я его не то чтобы узнала, но… я уже видела это лицо. Точно видела. Майкл, мне кажется, следят не за вами. Я думаю, следят за мной. Я вывернулся из ее хватки. — Что ж, это мы скоро уладим. Я приоткрыл дверь и выскользнул на улицу; Фиона тоже вышла, но только на ступеньки. Похолодало, было очень тихо. Туман волокнами висел в воздухе и странно закручивался вокруг белого света уличных фонарей. Я прошел по дорожке взад и вперед, побродил по газонам и окинул взглядом улицу по обе стороны от дома. Ничего. Потом осмотрел кусты, просовывая голову между ветвей, обламывая сучки и резко кидаясь в каждое скопление листьев. Снова — ничего. Вот только… — Фиона, подойдите-ка сюда на минутку… — Ни за что в жизни. — Слушайте, здесь никого нет. Я просто хочу убедиться, что вы тоже это чувствуете. Она присела рядом на корточки. — Вы его видели за этим кустом? — Кажется, да. — Вдохните поглубже. Вдохнули мы вместе — два долгих пытливых шмыга. — Странно, — произнесла она после минутного раздумья. Я уже знал, что последует. — Здесь же нигде жасмин не растет, правда? 2
Как-то вечером мы с Фионой вместе посмотрели „Орфея“ — через два или три дня после ужина в „Мандарине“. Она оправилась от страха довольно быстро, и по ночам теперь заснуть не мог я. За несколько часов до рассвета я обычно бодрствовал, устало вслушиваясь в приступы затишья, которые в Лондоне сходят за полную тишину. …La silence va plus vite a reculons. Trois fois… [61] Мои мысли плыли и путались бесцельной репетицией полузабытых разговоров, неприятных воспоминаний и напрасных тревог. Если разум зацикливает на подобном, быстро становится очевидно, что освободиться от этого узора можно только одним способом — встать с постели; однако это последнее, на что способен. И только когда кислотная сухость во рту становилась решительно непереносима, я находил в себе силы подняться и пойти на кухню выпить воды, после чего какое-то подобие сна мне было гарантировано, поскольку круг наконец разрывался. …Unseulverre d’eaueclaire le monde. Deuxfois… [62] У меня имелся будильник, всегда поставленный на девять, но я, как правило, просыпался раньше. С трудом нащупывая сознание, распознавал первый звук — не урчание машин, не дальние раскаты самолетов, а чириканье стойкой малиновки, где-то в кронах деревьев под окном моей спальни встречавшей хилый свет дня. …L’oiseau chante avec ses doigts. Une fois… [63] Потом я лежал в постели — полу спал, полу нет и слушал шаги почтальона на лестнице. Почему-то с самого детства я так и не утратил веру в то, что письма способны изменить мою жизнь. От одного вида письма, лежащего на коврике в прихожей, меня затапливает нетерпение, пусть и преходящее. Следует отметить, что бурые конверты такое чувство вызывают редко; конверты с окошечками — никогда. Но есть и чисто белые конверты, надписанные от руки, эти достославные прямоугольники незамутненной возможности, что в некоторых случаях являют себя порогами в новый мир, не меньше. И вот в это утро, пока я тяжелым, выжидательным взором смотрел в прихожую сквозь приотворенную дверь спальни, именно такой конверт скользнул бесшумно в квартиру, неся с собой весь потенциал перемещения меня не только вперед, в неизведанное будущее, но и к тому мгновенью моего детства больше тридцати лет назад, когда письма только начали управлять моей жизнью. * * * Господа Ламп, Розетт и Штепсел Электрики с 1945 (или с без 1/4 8) Кабель-спуск, 24 Счетчикборо 26 июля 1960 г. Уважаемый мистер Оуэн. Мы вынуждены принести свои извинения в связи с задержкой подключения электроснабжения в Вашем новом доме, а именно втором коровнике полевую руку от фермы мистера Нутталла. Говоря по правде, в этих попытках нас несколько закоротила неявка на работу нашего последнего новобранца, по сравнению с прочими искрившего сообразительностью. В результате, насколько мы понимаем, Вы на несколько недель остались без питания, но в таком незаземленном напряжении, что можно вольтануться. Вы вправе спросить, собираемся ли мы как-то шевелить нашим рубильником. Можем Вас смело заизолировать, мистер Оуэн, — питание будет подключено в ближайшем будущем по выполнении ряда замеров и п. р. о. б* А тем временем просим принять в знак нашей доброй воли этот амперический подарок — месячный заряд калорийной энергии в переменном ассортименте наших постоянных булочек (прилагается). Искренне Ваш, А. Даптор (завотделом претензий) * (после реабилитации от безделья) * * * Давным-давно на белом свете короткая прогулка от дома моих родителей по тихим сельским дорогам могла привести вас на опушку леса. Мы жили в таком районе, где самые дальние окраины Бирмингема уже вливались в сельскую местность, в безмятежном респектабельном захолустье, немного роскошнее и благороднее, чем мой отец мог себе позволить. И каждые выходные, обычно воскресным днем, мы втроем отправлялись в этот лес на одну из тех долгих, мягко нелюбимых прогулок, что лишь гораздо позже стали сердцевиной моих самых ранних и счастливых воспоминаний. В наличии имелось несколько разных маршрутов, и каждому присваивалось собственное функциональное (но в те времена — глубоко романтичное и многозначительное) определение: „поляна“, „пруды“, „опасная тропа“. У меня же был один любимый маршрут, и хотя по нему мы гуляли не чаще, чем по остальным, он неизменно манил меня своими (даже в те годы) ностальгическими чарами. Назывался он просто — „ферма“. |