Книга Simple Storys, страница 25 – Инго Шульце

– У тебя есть какие-нибудь новости?

– Нет, – сказал я.

– Никакой подруги?

– Ах, ты это имеешь в виду. Нет.

– Сколько прошло времени после несчастья с твоей женой? Год?

– Полтора.

– А тот водитель? Они его?…

– Дело тут не в водителе, – сказал я. – По крайней мере, никаких следов столкновения не нашли. Может, ее кто-то неожиданно обогнал, или она сама чего-то испугалась. Она просто упала… за Сербицем.

Я сказал, что чувствую себя виновным в смерти Андреа, потому что потерял водительское удостоверение и убедил ее, что машина нам не нужна.

– Поэтому Андреа и стала пользоваться велосипедом. Но ездила она ужасно неуверенно.

Мне часто доводилось говорить о ее смерти в таком духе. Но тут я внезапно добавил:

– Я как-то пожелал про себя, чтобы Андреа умерла, тогда-то это и произошло.

Я уставился в свою чашку, недоумевая, как у меня могло вырваться подобное признание, притом в присутствии человека, который нас бросил и у которого на все случаи жизни припасены подходящие открытки.

– Возможно, ты правда не любил ее по-настоящему или любил недостаточно долго. Такие вещи нельзя знать заранее. – Мой отец поставил чашку на стол и пододвинул ко мне блюдечко с кексом. – Хочешь? – Я запихал его в рот, кое-как проглотил и спросил отца, не помешаю ли ему, если закурю. Он только махнул рукой.

– А сам-то ты как? – спросил он через некоторое время.

– Кому сейчас нужны искусствоведы, – вздохнул я, – тем более, искусствоведы без диссертации.

– Об этом я и сам мог бы догадаться.

Я начал рассказывать ему о чешских живописцах, писавших на досках, об университете, о демонстрациях.

– Никто из наших не успел защититься, – сказал я. – Мы занимались чем угодно, но только не своими диссертациями. А потом откуда ни возьмись появились новые профессора, новые ассистенты.

Он неотрывно смотрел на меня.

– И что – тебя выгнали?

– Да, – сказал я и опять стал сравнивать его левый глаз с правым, но никакого отличия не нашел.

– Ты был в партии?

– Как ты мог подумать?

– Прости, – сказал он, – но с этим Мойрером… Красный Мойрер! Так его все называли. – Отец прикрыл глаза. – Его мне было труднее всего простить. Этого человека я ненавидел. Но я ему простил.

– Простил ему – что?

– Ах, мальчик! Когда твои собственные дети внезапно попадают в руки к такому человеку… Я не хотел, чтобы вы там кисли. Как только я ни уговаривал вашу мать, чтобы мы уехали все вместе. Но она упряма, непробиваемо упряма.

– Мы с братом тоже не хотели уезжать, – сказал я.

– Вы были детьми, Мартин. Ты сам видишь, что в результате получилось.

– Мне просто не повезло, вот и все, – сказал я. – Не хватает только, чтобы я пустился в запой и убежал из своей квартиры… – Я собирался продолжить, но не смог. Мне вспомнилась Андреа. В пересохшем горле запершило. Я чувствовал, что вот-вот заплачу, и уже готов был отдаться теплой волне сострадания к самому себе.

Но тут к счастью отец отвлекся от меня, так как опять начал что-то рассказывать. Однажды мама позвонила в полицию, потому что он слишком долго не возвращался с прогулки.

– Она спала, а вы сидели на полу перед телевизором. Вам никогда не хотелось подышать свежим воздухом. Сперва она потревожила лесника. Думала, что я лежу где-то, растерзанный диким кабаном.

Он так смеялся, что даже прикрыл глаза. Лоб у него блестел. – Я часто об этом вспоминаю, – сказал он и посмотрел на часы.

– Мой мальчик, – начал он торжественно и даже сел прямее. – Насчет того, что я здесь развелся с Ренатой и женился на Норе… – Он пригладил волосы на висках. – Нора и я прожили в браке почти двадцать лет. Когда по утрам я открывал глаза, она была рядом со мной, а засыпая я чувствовал ее руку. И так продолжалось даже через два года после того, как я стал калекой… Конечно, я думал: Нора – мой самый любимый на свете человек, без нее… А потом – тебе я могу это рассказать – потом я бросил вызов собственной судьбе. Что ж – судьба посетила меня и разрушила все иллюзии, которые я по своей глупости, радуясь своему ограниченному счастью, принимал за реальность. – Он опять подвинул свою руку. – Периодически нам в дверь звонил один проповедник, «ангел спасения», как я его тогда называл. Я не особенно любил разговаривать с такого рода людьми, но в какой-то момент Нора его впустила. В то время нас уже никто не навещал. Я не мог ходить и не имел ни малейшей надежды, что снова научусь. Этот «ангел спасения» сел рядом с нами, мы его слушали и подсмеивались над ним. Он сидел терпеливо, не возмущался, и вдруг – начал молиться. Я и сейчас ясно вижу его перед собой: колени сдвинуты, на них лежат сложенные руки, голова опущена, между бровями складка, как будто его мучит какая-то боль.

Мой отец снова провел носовым платком по своим губам. Когда он что-то рассказывает, подумал я, мне не следует его перебивать.

– Ты ничего не хочешь поесть? – спросил он и спрятал носовой платок. – Нора и я сидели рядом с молящимся «ангелом» и ждали, когда он закончит. Он попрощался, как будто ничего особенного не произошло, но через два дня опять стоял на нашем пороге – на сей раз с цветами. Он стал приходить к нам по три-четыре раза в неделю… Я еще подумал: если бы он не был таким подлизой… – сказал мой отец с горечью. – Ну, это все можно пропустить. Короче, только когда он удрал вместе с Норой, я понял, с кем прожил все эти годы. Знаешь, что ее так долго удерживало подле меня? Во-первых, моя сберегательная книжка, во-вторых, моя страховка и, в третьих, моя будущая пенсия – то есть деньги, деньги и еще раз деньги. Когда Нора сообщила мне, что завтра улетает с Борисом, этим проповедником, в Португалию, она еще сказала: «Теперь тебе не от кого прятать твои деньги». Моя Нора, жизнь моя! Все, в чем мы нуждались, у нас всегда было в избытке.

Отец сделал паузу. Мне показалось, что он хотел, прежде чем продолжит рассказ, преодолеть свое волнение. И потом он действительно говорил твердым голосом.

– Все кончено, думал я тогда. Но дальше мне стало еще хуже. Так плохо, что я даже почувствовал некоторое облегчение. Таковы они все, думал я. Вот что скрывается за показным благочестием. Мир устроен просто. Я превратился в убежденного мазохиста… Но, – тут отец прищурил глаза, будто хотел заранее посмеяться над какой-то шуткой, – знаешь что, сынок? Как раз тогда и началась моя настоящая жизнь. Жизнь в одиночестве? А вот и нет! Никогда прежде Иисус Христос не был так близок ко мне, как в тот момент! Кто мы такие, чтобы мешать людям, которые приносят нам весть? Что мы вообще о себе воображаем?

Помню, тогда этот рассказ поразил меня, как гром среди ясного неба. Ведь я даже не был крещен. Я только думал, что люди верующие дольше живут и меньше болеют. Я прочитал об этом за пару дней до встречи с отцом в журнале «Психология сегодня», который был выставлен на стенде в нашей библиотеке. Тон моего отца, его голос внезапно изменились.