Книга Взгляды на жизнь щенка Мафа и его хозяйки - Мэрилин Монро, страница 60 – Эндрю О'Хоган

— Безумие какое-то, Джордж. Здесь просто сумасшедший дом.

— Сумасшедший дом? Видел бы ты, как весело сейчас в Европе.

— В Италии?

— Вот именно, Дино. На съемках «Клеопатры». Они превысили бюджет на тридцать миллионов долларов.

Я стал гадать, хорошо ли там сейчас Родди Макдауэллу. Он наверняка получал удовольствие от хаоса. Мистер Мартин улыбнулся и обратился к мистеру Коксу:

— Уолли, так вот куда отправились все твои друзья? Дорогущие нью-йоркские мозгоправы? Они все в Чинечитте, помогают Лиз гримироваться?

— Очень смешно [49] .

Кто-кто, а мистер Мартин знал толк в гриме. Лицо у него было цвета бурых оливок, поспевающих на побережье древней Лигурии.

— Не говори мне про бюджеты, Харви, — бросил он в сторону мистера Кьюкора. — У меня семеро детей. Спросите Уолли, он подтвердит. Семеро! Я трачу на молоко больше денег, чем на бурбон, Клайд. Серьезно. А этот хромоножка не хочет одолжить мне мозгоправа, хотя у него их штук двадцать в запасе. Ну разве это не самая гнусная подлость на свете?

Мэрилин вызвала с Восточного побережья миссис Страсберг, чтобы та помогала ей учить роль. Но чаще всего моя хозяйка вообще не появлялась на съемочной площадке: ей было плохо, грустно, а если она и приходила, то была вся на взводе — то нервничала, то бунтовала. После возвращения в Лос-Анджелес Мэрилин превратилась в сплошной комок панического страха и сомнений в своей истинной сущности. Должно быть, я ничего не смыслю в людях: я слишком поздно заметил, что происходит непоправимое. Но Мэрилин в том фильме была на высоте, это точно. Мистер Леватес, студийный дармоед, вечно просовывал голову в дверь ее бунгало и, свесив язык, спрашивал:

— Работать сегодня будем, голубушка?

Мне хотелось его цапнуть и помочиться на его гольф-мобиль. Однажды я подслушал их разговор с помощником продюсера:

— Она неуправляема, но из нее по-прежнему может выйти толк. Гринсон утверждает, что сумеет продержать ее на плаву до конца съемок.

Иногда я просто бродил по площадке в поисках приключений или выпрашивал у электриков сандвичи. Дин Мартин торчал на дорожке за павильоном: размахивал своей клюшкой для гольфа и без конца курил. Мистер Кьюкор несколько недель подряд снимал сцены, в которых не было Мэрилин, однако теперь ему оставалось только сидеть и ждать ее прихода. Однажды, чтобы успокоить нервы, он привел на площадку свою собаку Сашу, но очень скоро из-за постоянных расстройств потерял ее из виду, и мы выскочили на дорогу — изучить ситуацию с провизией. Мы пробежали мимо декораций ковбойского салуна и замедлили шаг возле административного здания. Саша кивнула на окна.

— Они ее уволят, песик-э. Поверь мне на слово, скоро студия ее вышвырнет.

— Неправда, — возразил я. Меня как обухом по голове ударили. Перед глазами все помутилось.

— Вот увидишь, очень скоро [50] .

День был жаркий, и на территории стояла тишина.

— У людей есть права, — сказал я. — У работников есть права.

— И обязанности, — заметила Саша, облизывая лапу и стуча по земле. — Обязанность Мэрилин — появляться на съемочной площадке и сиять перед камерой.

— Значит… ее уволят?

— Я слышала их треп-э. Уволят. Она грозится поехать в Нью-Йорк на следующей неделе, петь на вечеринке по случаю дня рождения Кеннеди.

— Ага, верно. Я тоже слышал, как миссис Мюррей говорит об этом по телефону.

— В «Медисон-сквер-гардене», oui?

Так.

— Если она это сделает, ее точно уволят.

— Уволят? Разденут до нитки?

— Какое смешное выражение.

— Это из Роберта Бернса, — ответил я. — Знаешь его стихотворение «Две собаки»?

— Никогда не читала.

— Цезарь и Люат. Два пса. Поэт записывает их беседу о злых хозяевах [51] .

Дойдя до конца дороги, мы зашли за угол и увидели открытые двери столовой. Саша повернулась ко мне с истинно французским выражением печали на морде. Она лизнула мне ушко и сказала:

— Ей конец.

— Нет. Наоборот, это только начало. Скоро ей исполнится тридцать шесть. Мы ездили в Мексику, накупили там всякого барахла для ее нового дома, а еще она умная и участвует в политической жизни страны. В Мексике она стала другим человеком.

— О да, они это любят — другими становиться, — ответила Саша. — А на деле все равно остаются прежними.

Из столовой вышел кот с мокрыми от молока усами. Два плотника пронесли между нами кусок цветного стекла, и на один ошеломительный миг мы все показались себе персонажами витражного окна. Я вспомнил любимый витраж Дункана Гранта, «Собака прекрасной Изольды узнает сэра Тристана» Уильяма Морриса. Ровно два года прошло с той беззаботной поры на ферме Чарльстон: на выбеленные тротуары «Фокса» теперь светило совсем другое солнце.

Кот с молочными усами не был Тристаном, однако его слава меня не смущала. Зато смущала Сашу.

— Знаешь этого Рыжего? — прошептала она. — Выиграл премию «Пэтси» за роль в «Завтраке у Тиффани».

— Да ладно? Ему вручили статуэтку?

— Oui, — ответила Саша. — Уже вторую по счету.

— Чудесно, — сказал я. — Должно быть, он очень талантлив.

— А по-моему, он переигрывает, — скривилась Саша. — И везде играет самого себя.

— Да ладно, брось.

— Ты слишком добренький, Маф. Mon Dieu. Если ты начал верить в кошек — считай, тебе конец!

— Нет, Саша, мы никогда не сдаемся. — Я топнул лапкой. — Мы идем вперед. Навстречу новым приключениям. Новым людям. Новой еде.

— Еда, точно! — сказала Саша, подняла голову и ухмыльнулась Рыжему. — Месье, — обратилась она к нему, — смотрю, вам по душе быть буржуазной свиньей. Только взгляните на эти усы! Вам, верно, полагается добавка?

Рыжий только улыбнулся. Я подумал, что кошки, по-видимому, и впрямь самые интеллигентные создания на свете. Они самодостаточны, а потому умеют черпать силы в одиночестве. Собаки же и люди для полного счастья нуждаются друг в друге. Знаменитый кот казался образцом самообладания и погруженности в себя: он облизнул рыжие усы и зашагал по дороге, цитируя на ходу Уильяма Батлера Йейтса: