Онлайн книга «Скиппи умирает»
|
Почти все разошлись, и оставшиеся — одни только учителя — перемещаются в “Паром”. С собой они приносят угрюмое настроение, и худшее, что можно придумать в таком случае, — это напиться в три часа пополудни. Уже через час все пьяны и неустойчивы. Женщины (а большинство из них матери) утирают слезы; лучи вдруг выглянувшего солнца, проникая внутрь сквозь окно, ослепительно ярко освещают чудовищный ковер с цветочным узором, и у Говарда от этого — и от выпитого пива — начинает болеть голова. Ему хочется уйти домой, но его запер в углу Фарли, который пьет двойные порции виски и пускается в многословные разглагольствования, которые не имеют какой-то четко прослеживаемой темы, однако то и дело возвращаются к сегодняшней проповеди отца Фоули. — Он ведь как-никак служитель Божий — и что же? Он стоит перед всеми и изрыгает эти глупые, пустые… Нет, ну он хоть на секунду задумался о людях, об их чувствах? — Черт возьми! Сказать, что наша жизнь похожа на пончик? Разве этот несчастный мальчик не достаточно настрадался, чтобы его смерть еще прилюдно превращали в метафору всего современного общества? — Ну что ж, это было не совсем бессмысленно, — возражает Говард. — Хотя я согласен, сравнение немного безвкусное… — Говард, Джастер ведь умер не оттого, что съел пончик! Он умер от чудовищной передозировки болеутоляющих! — Знаю! Я о том, что он сказал о суррогатной пище, и о том мире, который мы передаем по эстафете этим ребятам… — Да с этим я и не собираюсь спорить! Конечно, это хреновый, ужасный мир, тут вопросов нет, и уже с самого начала эти детишки попадают под прицел: им твердят — купи это, купи то, давай худей, одевайся как шлюха, наращивай мышцы, — и все это твердят им взрослые дяди и тети, Говард! Да, это невероятный цинизм, но я сейчас, я сейчас… — Тут он останавливается, голова у него идет кругом, будто блуждающая стрелка компас… — Этот болван, этот старый дурак, да и Автоматор, и все они — они делают вид, будто это все где-то там, все дурное — где-то там, снаружи, а вот мы — мы, напротив, — это приведенная в боевую готовность сила, ограждающая ребят от дурного внешнего влияния. Но мы ведь делаем ровно то же, Говард! Мы тоже забиваем им головы собственной чепухой, всем этим бредом про традиции, духовность и так далее, мы просто готовим их к тому, чтобы они заняли свое место на самом верху этой огромной кучи говна, делая вид, будто выполняем некую благородную задачу, тогда как на самом деле главную роль здесь играют деньги! А кто они такие, эти ребята, — совершенно не важно — они просто средство для того, чтобы Сибрук мог и дальше оставаться чертовым Сибруком… — Я не понимаю, какое отношение все это имеет к Джастеру, — тихо замечает Говард, отметив, как громко стал говорить Фарли. — Да никому ни до кого нет дела — вот какое это имеет к нему отношение, Говард! Если бы кто-то вправду заботился об этом мальчике, то такого не случилось бы, это я тебе гарантирую — да, гарантирую, — заглушает он вялые протесты Говарда, — но никто о нем и не думал заботиться, потому что никому ни до кого нет дела, зато мы очень любим пустые заверения о всяческой заботе, точно так же как мы любим трезвонить о благотворительности и христианских ценностях, которые мы якобы охраняем. А на самом деле мы просто валяемся перед плазменными телевизорами с невероятно высокой разрешающей способностью или катим к себе в загородные дома на крутых внедорожниках. А тебе не приходит в голову, что это циничное шутовство — назвать все это христианским образом жизни? Как ты думаешь — Христос, черт возьми, стал бы разъезжать на внедорожнике, а? — Эй, оратор! — грубо перебивает его Том. Они поднимают головы: он пристально смотрит на них опухшими, покрасневшими глазами; на лбу у него блестит пот. — Что? — язвительным тоном спрашивает Фарли. — Не знаю, о чем ты там треплешься, — говорит Том, — но только оставь Христа в покое. — Это еще почему? — Оставь его в покое, вот и все. Прояви уважение. — Когда говорят “Прояви уважение” — это всего лишь вежливый способ сказать кому-нибудь “Закрой рот”, — отвечает Фарли. — Отлично, вот и закрой рот. — Смотри-ка, вот именно об этом я и говорю, — парирует Фарли, на которого теперь смотрит уже весь паб. — Мы постоянно поздравляем самих себя с тем, какая у нас замечательная школа, мы каждый день входим в класс и забиваем ребятам головы всем этим дерьмом, но попробуй только сказать хоть слово о том, как в действительности устроен мир, — и немедленно найдется кто-то, кто велит тебе закрыть рот и проявить уважение… — Знаешь, в чем твоя беда, Фарли? — повышает голос Том. — Не знаю, Том, — немедленно откликается Фарли, не менее громко. — В чем же моя беда? Просвети меня. — Твоя беда в том, что ты критикан. Ты типичный ирландский критикан, черт возьми! Пока порядочные люди гнут спины и пытаются как можно лучше работать, ты просто порхаешь повсюду как птичка и всех клюешь, подрываешь моральный дух, потому что ты сам бесхребетный эгоист, и ты не способен хотя бы попытаться чего-то добиться… — Ты совершенно прав, Том! Ты абсолютно прав, я бесхребетное существо, я бесхребетный эгоист и никчемный человек, и я не пытаюсь чего-то добиться. Но знаешь что? Ни ты сам и никто другой в нашем гребаном учебном заведении не делает ничегошеньки, кроме абсолютного минимума. Вместо этого мы заботимся только о себе и о таких же, как мы, потому что знаем, что иначе все действительно могло бы измениться… — Ну-ну, полегче, — говорит ему Говард, но, видя, что это не имеет никакого эффекта, обращается к Тому: — Он выпил лишнего. — Отвали, Фаллон! Ты еще хуже, чем он! — Все еще может измениться, — повторяет Фарли, поднимается и раскидывает руки. — Возможно, нам придется даже пускать чужаков в наш маленький скворечник. Бедняков! Иностранцев! Как тебе это понравится, Том? Как тебе понравится, когда в твоей драгоценной школе окажется полно голодранцев и беженцев? — Ну, лучше уж ими, чем такими пидорами, как ты, — парирует Том. — Мальчики, ну пожалуйста, — умоляюще говорит мисс Максорли. — Ага, это я, значит, пидор, да? — спрашивает Фарли. — Ребята, ну прекратите же, — вмешивается Слэттери. — Нашли подходящее время и место! — А вот я считаю, что настоящий пидор — это ты! — говорит Фарли. — Повтори это еще раз, и я из тебя мозги вышибу, — обещает Том. — Я считаю, что ты свихнувшийся на задницах гомик, что ты отъявленный жеманный, слащавый педрила, который день-деньской только и думает что о стройных мальчиках в соблазнительных плавках… Том бросается на Фарли, но несколько человек успевают перехватить и удержать, поэтому его кулак зависает в воздухе. Но его выпад, похоже, отрезвил Фарли; он смотрит на Тома, раскрыв рот от удивления. Говард дергает его за рукав: — Давай, пошли отсюда. Пока Том борется со скрутившими его коллегами, Говард выталкивает Фарли из паба. Сквозь облака светит кроваво-красное солнце — как последний живой уголек, который удалось раскопать среди золы и пепла умирающего года. Когда они отходят на безопасное расстояние от паба, Говард набрасывается на друга: |