Онлайн книга «Скиппи умирает»
|
Он глядит на море медленно плывущих в танце голов и пытается представить себе, как будут выглядеть его мальчишки через двадцать лет: редеющие волосы, пивные животики, фотографии детишек в бумажниках. Неужели все в этом мире играют в одну и ту же игру — пытаются выдавать себя за кого-то другого? Неужели мрачная правда заключается в том, что вся система состоит из отдельных элементов, ни один из которых не понимает, что он делает, и все они выходят из школы, чтобы дальше жить по трафаретам, заготовленным для них еще при рождении: банкир, доктор, управляющий гостиницы, торговый агент… Точно так же, как и сегодня, они распределяются в соответствии с невидимыми, уже предопределенными симметричными ролями: ботаники и качки, потаскушки и кобели… — Где витаете? — слышит он женский голос прямо у себя в ухе. Говард подпрыгивает. Ему улыбается мисс Макинтайр: — Как вы тут? — Прекрасно. — Он уже взял себя в руки. — Скучаю. — А кто там стучал в дверь? — Карл Каллен. Он хотел войти. — Вы его не впустили? — Он был не то пьян, не то под дурью. — Говард отвечает лаконично. — К тому же он сам знал, что в это время двери уже заперты. — Я рада, что мне самой не пришлось с ним разговаривать, — говорит она, и в ее голосе, что бывало не часто, слышится уважение. — Ну да… — Говард пожимает плечами. — А на вашем фронте что новенького? — Я устроила облаву на женский туалет. — Она показывает два больших пакета, забитых звякающими бутылками. — Вы бы видели их личики! — Вы их выгнали? — Нет… Мне стало их жалко. Не повезло им. Я просто зашла в кабинку. — Она ставит пакеты на стол и просматривает этикетки. — Вы только поглядите! Я чувствую себя Элиотом Нессом [24] . — Она снова вскидывает голову. — Так о чем вы думали? — Думал? — переспрашивает Говард, как будто ему не вполне знакомо это слово. — Только что. Вы явно были мыслями где-то далеко. — Я думал, почему это диджей крутит все эти старые песни. — У вас был печальный вид, — говорит она. Потом кладет палец ему на грудь и смотрит на него, совсем как электрик — на гнездо из проводов. — Готова поспорить, — произносит она медленно, — что вы думали о танцах, на которые ходили, когда были так же юны, и удивлялись, куда утекло столько времени, и что сталось со всеми вашими тогдашними мечтами, и вообще — похожа ли ваша жизнь на ту, о какой вы когда-то мечтали. Говард смеется: — В самую точку! — Вот и я о том же думаю, — говорит она с грустью. — Похоже, это неизбежно. Она поворачивается в сторону зала, где под “Диких лошадей” “Роллинг Стоунз” почти неподвижно раскачиваются сдвоенные силуэты. — Ну а у вас как прошла эта дискотека? — В каком смысле? — Говард, эта игра в ничего не понимающего дурачка уже не кажется такой очаровательной. Вы кого-нибудь закадрили? Вы танцевали медленный танец? Или стояли среди неудачников у стенки? Говард хочет соврать ей, но потом решает сказать правду: — Стоял среди неудачников. — Как и я, — кивает она печально. Говард, не веря своим ушам, всматривается в нее: — Вы? Хотите меня убедить, что вас никто не хотел поцеловать? — Ну что тут можно сказать… Да, я была классическим гадким утенком. — Она глядит в сторону. — И вам совсем не хочется наверстать упущенное время? Говард вздрагивает: — Как? Она пожимает плечами, мотает головой в сторону толпы: — Не знаю. Увезти домой одну из этих нимфеток. Им наверняка понравились бы дополнительные занятия с симпатичным преподом. Они так великолепны, правда? И до чего они тощие — господи, некоторые, наверно, целую неделю ничего не ели! — Для меня они слишком юны. — Возьмите сразу двух. Четырнадцать плюс четырнадцать — как раз двадцать восемь. — У меня есть подруга, которая, скорее всего, будет против. — Жаль, — говорит она двусмысленно. Она замолкает и слушает музыку, предоставляя Говарду теряться в догадках: что это было? — Вот отличная песня, — вдруг замечает она, а потом решительно спрашивает Говарда: — Хотите потанцевать? Только каким-то чудом Говард умудряется не выронить из рук бумажный стаканчик с пуншем: — Здесь? Сейчас? С вами? Она поднимает бровь — ни дать ни взять девчонка-сорванец! У Говарда в душе поднимается целый вихрь из цыплячьих перышек. — Нам нельзя, — запинаясь, выговаривает он, а потом торопливо добавляет: — Не то что мне не хочется… Но, сами понимаете — на глазах у детей все-таки… — Тогда давайте ускользнем отсюда куда-нибудь! — шепчет она. — Куда-нибудь? — переспрашивает он. — Где никто нас не увидит. На пять минут. — Ее глаза сверкают, глядя на него, как два зеркальных шара. — Но как же… разве Грег не велел… — Он машет в сторону ряженых подростков. — Пять минут, Говард! Разве за это время может произойти что-то страшное? Только до конца этой песни, а она уже подходит к концу… мы просто выйдем в коридор… Ух, мы сделаем себе по “космополитену”! Она видит на его лице выражение мучительных колебаний: он глядит на нее умоляюще — совсем как животное, которое просит избавить его от страданий, — и она берет его за руку. — Вы это заслужили, Говард, — говорит она. — Вы обязаны станцевать хотя бы один медленный танец в своей жизни. Свет горит тускло, и ему кажется, что вряд ли кто-нибудь заметит, как они выходят. “Дикие лошади” сменяются песней REM “Все делают больно”, продлевая массовые поцелуи еще на три минуты. К темному углу, в котором парень в костюме участника гонок “Формула-1” присосался ко рту сексапильной секретарши, неровной походкой идет девушка в злополучном платье, похожем на распадающийся свадебный торт. Она дрожащим голосом зовет его: — Титч! “Формула-1” не обращает на нее внимания. Она нерешительно ждет, потом стучит его по спине: — Титч! Он отрывается от партнерши и раздраженно оглядывается. Сексапильная Секретарша смотрит волком на Свадебный Торт и вытирает рукавом влажный подбородок. — Титч, нам надо поговорить, — заявляет Свадебный Торт. А в другом месте девушка, наряженная гангстером 30-х годов, с нарисованными усами, подходит к сексапильной девушке-рядовому и Принцессе: |