Книга Другой, страница 10 – Юрий Мамлеев

— Ты кто?

Лёня вздрогнул, тем более он и сам теперь не знал, кто он. Внутри души он стал даже побаиваться самого себя. Вздохнув, он полез к жене под одеяло.

Утром Лера, еле позавтракав, побежала по делам. Лёня, решив, что все происходящее вне сферы его ума, решил обратиться за помощью. А к кому же было обратиться, как не к Вадиму. Вадим был весьма сведущ в разных тайных науках и учениях.

Лёня позвонил Вадиму, сказав, что хочет поговорить с ним наедине. Вадим ответил, что у него Алёна, но она скоро должна уйти, — «к сожалению» — добавил Вадим.

Лёня совершенно не понимал, даже не отдавал себе отчета, что за человек эта Алёна, которую так обожал Вадим. «Почему она все время дрожит за свою жизнь?» — думал он, собираясь к Вадиму. — «Даже улицу переходит дрожа. За кого же она принимает себя, что так до истерики ценит свою жизнь? Я вот, оказывается, какой-то потусторонний мотылек и ничего больше. Чего мне дрожать, переходя улицу. Она, наверное, считает себя каким-то исключением, или же тут опять какая-то тайна. Не может нормальный человек так дрожать за свою жизнь. Конечно, сейчас жизнь стала не в меру тяжелой, того и гляди прирежут. Но все-таки… Многие, правда, стали пугливы, и если вечерком безлюдным видят человека, то шарахаются: не смерть ли моя? Даже при дневном свете шарахаются. Перестали доверять друг другу, вот до чего дошли. Но с Алёной это не сравнить. Она и в раю будет оглядываться».

Дверь ему открыла блондинка лет 27, симпатичная, чуть полная; в глазах голубеньких светился ум, немного печали и еще что-то, что определить Лёне было трудно. Алёна провела его в гостиную, где в кресле расположился Вадим. На журнальном столике — кофе, шоколад, печенье. По стенам — книги. Одна валялась на столике. Лёня прочел заглавие: «Вопреки смерти». Женский голос пел:

Ах, как хочется быть, быть

Ах, как хочется жить, жить

Лёня поежился: «Начинается. Что они так хотят жить, особенно быть. Я не очень хочу и жить, и быть. Я сам не знаю, чего теперь хочу.»

Между тем Алёна налила ему ароматного кофейку, положила на блюдечко пирожное и булочки, не забыла и лимонные корочки. От такой женской ласки Лёня чуть не прослезился. В другое время он бы не обратил внимания, но сейчас нервы сдали.

— Вы столько пережили, Лёня, — с участием посмотрела на него Алёна. — Я бы с ума сошла.

— Все бы ничего, — прошептал Лёня, — но что-то во мне надломилось.

— Ужасно. Тоже мне мироздание. Куда ни ступи — один кошмар, — заметили Алёна.

— Ну, ладно, Алёнушка, — успокоительно вмешался Вадим, — не суди слишком строго. А то еще докатишься до слезинки замученного ребенка. Мы в другое время живем.

— Не буду. Не буду, — засмеялась Алёнушка. — А то еще влетит от Творца. Как там твоя Лерочка, Леня?

— В работе. Но завтра идем на тусовку. К художникам.

— Ты все-таки ум держи на привязи, Алёна, — прервал его Вадим. — Это что, ты иной раз такое загнешь. В высшей степени странное и неслыханное. За это от тебя и оторваться не могу.

И они выпили по рюмочке.

— Я пошла, — наконец сказала Алёна. — А то опоздаю.

— Проводить? — спросил Вадим.

— Зачем? Не умру. Тут рядом. На маршрутке — и я у цели. И на улице светло.

Поцеловались, и Алёна выскользнула за дверь.

Вадим не удержался, подошел к окну и увидел, как она вышла из подъезда, быстро оказалась у остановки и юркнула в маршрутку.

— Ну, рассказывай, — Вадим вернулся и сел на диван.

И Лёня рассказал — истерично, надрывно, с полуслезой и ничего не понимая в случившемся.

Вадим ошалел и на миг забыл об Алёне. Он откинулся на спинку кресла, и тотчас у него вырвалось:

— Боже мой! Какая смесь реальности и бреда. Причем, реальность больше похожа на бред, а бред на реальность!

Он замолчал. От этих слов Лёня совсем ошалел и стал бегать по комнате. Незримое присутствие Алёны раздражало его. Он лишь повторял:

— Только Аким Иваныч — не бред! Только Аким Иваныч!

— Да причем тут Аким Иваныч! Ад и прочее — это тоже не бред.

Вадим откашлялся.

— Во всей этой истории единственный бред — это ты, Лёня! Понял?

— Понял. Нет, не понял.

— Твои сновидческие извращения. И то, что тебя не приняли, потому что твоей душе нигде нет места, — такая уж самобытная и невыразимая — это, извини, бред. Не больше и не меньше! Ну, подумай вглубь, может ли такое быть? Что же Вселенная, хуже тебя, что ли?

— Да, я идиот, Вадимушка, как же Вселенная может быть хуже идиота?

— Ты опять за свое, — поморщился Вадим. — Ладно. Хлебни-ка коньячку. И давай подумаем.

Лёня робко присел на стул, но до коньяка с горя не дотронулся.

Вадим погрузился в раздумье.

— Алёны нет. Она бы сразу сказала. У нее страшная интуиция. А по разуму, будь он проклят, я вот что скажу: загадка тут в Аким Иваныче. Он не иначе как мистический шарлатан… нет, нет, о чем это я, ерунда. Этот человек опасен для тебя, Леня. Мы не знаем, кто он — мэтр магических наук, выходец с того света, контролер бытия, антропоморфный дьявол, но он ставит над тобой какой-то серьезный эксперимент. Не знаю, что это за эксперимент и почему именно ты ему нужен — не знаю. Но беги от него сломя голову.

— Как и куда я могу бежать, если его нет? Он никаких координат не оставил.

— Это проблема. Забудь о своем потустороннем путешествии и высших мирах — сейчас это не актуально для тебя. Подумаешь, прихватило немного сердце, с кем не бывает? Главное, отыскать этого Аким Иваныча и по душам с ним поговорить. А лучше всего сбежать — сбежать в никуда в конце концов, чтоб и шороху от тебя не исходило. Это, конечно, тебе не поднять. Извини.

— Где уж нам, — Лёня посмотрел в зеркало и прямо-таки отскочил от своего отражения.

— Но как его найти? — пересев на другой стул, спросил Леня.

— Его надо искать, и в то же время бежать от него. Это противоречие, но на противоречиях стоит мир. Искать его попробую я. Как? Думаю, что «душа, которой нет соответствия нигде» — это просто код, некий символ Аким Иваныча. По следу этого кода — надо и рыскать. Я это смогу, мне самому интересно, тем более, у меня много связей в самых затаенно-эзотерических кругах Москвы и Питера. А ты — беги.

— Куда?

— Обдумай с Лерой.

— Но пока она хочет мстить.

— Одно другому не мешает. Ты знаешь, ее не переубедишь. Но все равно ей надо рассказать. Мамуле, конечно, пока ни слова, она не заслужила, чтоб сойти с ума.

Лёня лихо выпил коньячку, исподлобья посмотрел на себя в зеркало и вымолвил:

— Вперед!

И они отправились домой к Лере.