Книга Тонкая математика страсти, страница 17 – Андрей Курков

Новость о серьезном разговоре меня поразила меньше, чем то, как он назвал это кафе. «У Ирины»?! Я-то думал, что только мне известно ее имя, но выходит, что… Хотя, может быть, я снова преувеличиваю. Ведь Вацлав видел меня с нею, когда мы первый раз говорили о ее жизни… Не мы, она говорила, конечно… И он прервал своим появлением наш разговор… Ну ладно, у Ирины, так у Ирины.

Договорившись о встрече, мы встали из-за стола. Вацлав вышел на улицу, а я, подойдя к официантке, озадачил ее вопросом.

– Извините, – обратился я к ней, дружелюбно улыбаясь. – Не мог бы я взять с собой один кусочек мяса… слонятины?

Она бросила на меня любопытный взгляд.

– Вам понравилось? Вы могли бы и здесь съесть еще одну порцию, хотя, честно говоря, это не молодая слонятина…

Я продолжал улыбаться ей, и это возымело действие: она зашла на кухню и вынесла мне кусок мяса, пожалуй, вдвое больше того, что съел я за завтраком.

Я взял со стола салфетку и, завернув в нее мясо, вышел на улицу.

Выходя, я не оглядывался, хотя и ожидал ее вопрошающего взгляда вослед мне.

Идея, которая пришла мне на ум, не была уж настолько странной, но именно в тот момент я почему-то подумал, что она не совсем обычна.

Неся кусок слонятины в правой руке и ощущая его увесистость, я шагал по уже знакомой мне «неаккуратной» аллее в сторону заброшенного ботанического сада. Шел я, конечно, не к заморским цветкам и деревьям, а немного дальше. Я шел в «сад выбеленных костей» – именно так поэтически назвал я для себя то место, пребывание в котором так быстро перечеркнуло мое тогдашнее настроение. Я шел в вымерший зоосад, чтобы покормить единственных его обитателей – серебристых волков. Я шел и думал о гимне, но теперь я уже не пытался жонглировать звонкими словами. Я думал об уже написанных песнях и для начала перебирал в памяти песни о любви, ибо были они, как мне казалось, ближе по смыслу к будущему гимну, чем военные марши и прочие нервно-паралитические песнопения, обычно исполняемые мужским или смешанным хором.

Осталось позади раскидистое фиговое дерево, под которым я пил вино из одного стакана с будущим президентом. Хорошо бы, чтобы дерево это жило подольше!

Песни о ревности и о несчастной любви я откинул сразу. Я даже не предполагал, сколько подобного мусора хранится в моей памяти.

А вот и ржавые заборы, разбегающиеся направо и налево от меня, прячущиеся в кустах и деревьях и умудряющиеся даже ржавчиной своей маскироваться под цвет коры старых кипарисов.

Здравствуйте, Эуфорбии и Артензии! Я, ей-богу, чуть не произнес этого!

И снова, кружа по нижней тропинке ботанического сада, я думал о любви, о песнях, ей посвященных. И опять мне не нравились их слова, я не верил в искренность этих слов и постепенно приходил к мысли о ложности моих поисков. Ведь искренность и чистоту нельзя встретить в таких песнях, исполняемых накрашенными, страдальчески кривляющимися певицами и напудренными, выглаженными до блеска певцами.

Передо мной предстала уже знакомая надпись, запрещающая кормить животных. Я, ведя себя совершенно по-детски, поднес поближе к этой надписи завернутый в салфетку кусок мяса, словно хотел, чтобы надпись понюхала и поняла, как я к ней отношусь. А потом зашагал вдоль вольеров.

Уже угадывалось впереди, в знакомом вольере, движение, и я прибавил шагу.

И внезапно вспомнил одну песенку, которую частенько по утрам напевал себе под нос Айвен. Вспомнил и остановился, пораженный. Ведь слова этой песенки я знал и раньше. Наверное, не все, но припев – точно! И эта песня возникла в тот момент передо мной, как единственно верный путь к спасению, как что-то совершенно живое. И, наверное, не только потому, что эта песня была детской. Хотя, если и говорить о чистоте и искренности, то надо говорить о детях.

И так я стоял, не дойдя нескольких шагов до волков, почуявших приближение кого-то чужого и нервно метавшихся вдоль ржавых решеток вольера.

А я вдохнул побольше воздуха и негромко запел, прислушиваясь одновременно и к своему голосу, совершенно не музыкальному, и к словам, чтобы еще раз удостовериться в своей правоте.

– Пусть всегда будет солнце, – пел я, держа кусок мяса уже в обеих ладонях. – Пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!!!

Я пропел этот припев еще несколько раз, и наступило в моей душе великое облегчение. Собственно, других слов и не надо!

Не сходя с места, я бросил кусок слонятины за решетку вольера. К моему удивлению волки не кинулись на еду. Один из них не спеша подошел, понюхал и вернулся на свое прежнее место.

Я приблизился к решетке и заглянул внутрь вольера. Волки напряженно смотрели на меня.

– Пусть всегда буду я! – прошептал я им и, развернувшись, направился к выходу из «зоосада».

Без пяти три я остановился у кафе и, помедлив, вошел. К моему удивлению, там никого не было. Я сел за любимый столик, сел довольно громко, так, чтобы меня услышали.

Но прошла минута, другая, а ко мне все еще никто не спешил. И тогда я замурлыкал слова будущего гимна, раздумывая о том, понравится ли он ребятам.

А минутная стрелка уже пробежала трехчасовую отметку и заспешила на следующий круг.

Взволнованно поглядывал я на входные двери; уж не случилось ли что-то с ребятами? Хотя трудно было представить себе, что что-то может здесь случиться. Так было тихо и солнечно на улице, так было прохладно и уютно в кафе. Что могло произойти в этом райском месте?

– Кофе? – прощебетал знакомый голос за моей спиной.

– Конечно! – воскликнул я и обернулся, радостно улыбаясь.

– Секундочку! – сказала «балерина».

Я решил подождать, пока она вернется, а потом попросить ее послушать слова гимна.

За стеклянной стенкой кафе показалась маленькая рыженькая собачка. Она подбежала к чугунному фонарному столбу, понюхала его основание, потом просеменила к открытой входной двери – я даже увидел в проеме ее мокрый нос, постояла так минутку, тоже, должно быть, внюхиваясь, и вдруг резко выскочила на улицу, покрутила мордой по сторонам, словно кого-то искала, и побежала дальше. Я задумался: где-то я видел эту собачонку раньше.

А «балерина» принесла чашечку кофе и, поставив ее передо мной, ушла.

За стеклянной стенкой наконец появились ребята. Зайдя в кафе, они направились ко мне. Для того, чтобы всем разместиться за одним столиком, принесли еще стулья. Получилось тесновато, но сразу я почувствовал сплоченность и решительность собравшихся.

– Не будем терять времени! – строго произнес Айвен и обвел всех проницательным взглядом. – Начнем с герба!

Парень, тот самый венгр, который сообщал Вацлаву о нынешней встрече, выложил на стол маленькую папочку, развязал тесемки и протянул Айвену несколько листочков с различными вариантами будущего символа государства.