Онлайн книга «Все схвачено»
|
– Если идеология слаба или вовсе никакая, то – да, – подхватил Премьер. – И тогда, как результат, на «чистом листе» непременно возникают новые мифы. Как правило, в отношении прошлого. Но, бывает, и в отношении настоящего. – Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Очкарик. – Вы сами об этом только что сказали. Диктатура пролетариата, опирающаяся на мощные системные институты: армия, силовые структуры, идеологические механизмы, партия. Миф внедряется в сознание людей сверху. Но разве у диктатуры буржуазии, опирающейся на ею же созданный аппарат принуждения, нет мифов? Да полно! И что, по-вашему, лучше, власть идеи или власть денег? Или что страшнее? – Ничего не лучше. И то и другое по-своему страшно и по-своему хорошо. А у вас, я понимаю, второе? – Увы. Или во здравие. Согласен с вами… – Вы лично не можете сделать для себя выбор – что лучше? – Выбор давно сделан. И не мной. Власть идеи оказалась нежизнеспособной. Практически во всем мире! Хотя идея-то вечная, тысячелетиями зажитая: свобода, равенство, братство… Но не вышло. – А вы сожалеете? Все три понятия прекрасны. Ужасными их делают люди… – Нет, не сожалею. Я – прагматик, я живу здесь и сейчас. Вернее, там и тогда. Хотя, как я понимаю, здесь и сейчас я, семнадцатилетний, готовлюсь к вступительным экзаменам на юрфак Универа. – Вот как… Здесь, в Столице? – В Северной Столице. А после Универа – Контора… – Отличная школа жизни. Если жить, не предавая самого себя. – Вы считаете это возможным в Конторе – не предавать? – А у вас иное мнение?.. Контора многофункциональна и многолика. У разведки – одни функции, у контрразведки – другие, вы это, не исключаю, лучше меня знаете. Я в Конторе – три года, а вы, как я понимаю, всю свою жизнь. Скажите, вы кого-нибудь предавали? Я не о врагах… – Считаю, что нет. По жизни. А по службе… – Служба у вас, как я теперь понимаю, – это и есть жизнь. И у меня тоже. Вы чем в Конторе занимаетесь, если не секрет? – В основном работал за границей. Легально. В стране, близкой нам политически… И никого никогда не предавал, даже повода не случилось. – А кругом если не враги, то и не товарищи, так? Даже в близкой политически… – Ну-у, я бы не был столь категоричен… – А вы будьте! Друзей на Западе у нас нет и не будет… Вы знакомы с директивой Совбеза наших заокеанских друзей от сорок восьмого года? Давняя директива, верно, но что в принципе изменилось? Главная их цель – война с нами и свержение законной власти. На весь мир, не скрывая!.. Премьер усмехнулся. – Я знаю. Учил. Времени много утекло… И как в анекдоте: ложки нашлись, а осадок остался… Вон, и в девяносто пятом, я помню, их Президент хвастался, что они сумели вывести из войны за мировое господство государство, составляющее им основную конкуренцию. – То есть выполнили директиву Совбеза? – В немалой степени – да. Сейчас мы сами свое целенаправленно и более-менее успешно наверстываем. Хотя и не без глупостей… – Запомните: союзников у нас не было, нет и не будет. Мы слишком большие, нас много, мы им мешаем. И они нас переигрывают, переигрывают, а все равно боятся! – У нас другое время и другие игры, товарищ Очкарик. Мы научились учиться, это уже много. И накопили кое-чего. Бизнесу научились, считать деньги – худо-бедно, дисциплине, ответственности. Учебу не оставляем… – Хочется верить, – почему-то грустно сказал Очкарик. – Хорошо беседуем. Жить бы еще хорошо… Хотел бы я поглядеть на вашу страну, но не надо. – Согласен, – ответил Премьер. Замолчали. Легат и Мужик слушали диалог Очкарика и Генерала, не вмешивались, Мужик за это время четвертую рюмку водки опорожнил, а рюмки у Очкарика вмещали солидно. Легат перешел на красное. И все время хотел встать и уйти: как будто он подслушивал – буквально! – чужой разговор, для свидетелей не предназначенный. А они еще явно не закончили… Мужик нагнулся к его уху: – Тебе не кажется, что мы лишние? Пошли погуляем по травке… – и встал, не дожидаясь реакции. Легат тоже встал. Неохотно. Ему хотелось послушать дальше. На что они выйдут в разговоре, поймут друг друга или сие понимание вообще невозможно… Хотя школа-то все равно едина… Но молодец Мужик, тактичный, блин, только раньше надо было сообразить. – Мы здесь и – гуляем, – сообщил Мужик Очкарику. То ли беседа увлекла, то ли вежливость и гостеприимство в этом доме превыше всего, но Очкарик даже головы не повернул, слушал Премьера. Только рукой махнул: идите, мол… И они пошли. Бутылка водки в лапе Мужика. Бокал красного в руке Легата. – Я тебя знаю, если Очкарик не врет, – сообщил Пахарь. – А он никогда не врет. Ты учился в школе с моим сыном. Только ты в «А», а он в «Б». Пахарь его зовут. Должен помнить… – Я и своих-то, из «А», не всех помню. Я же в эти годы спортом занимался, как проклятый, педали крутил. – Знаю! Как же! Гордость школы… Только Пахаря ты забыл, забыл, чемпион. А он тебя однажды спас. Можно сказать, от преждевременной смерти. Не так давно, кстати. Прошлой весной… – Это когда это? – витиевато спросил Легат. Он не помнил, чтоб его кто-то спасал от смерти. – А когда вы всей шарагой к какой-то девице на день рождения приперлись, а ты на спор полез за окно, чтоб на нижний балкон спрыгнуть… Не помнил Легат – хоть убей! – А поподробнее можно? – Он подъедет и сам расскажет. Сюрреализм расцветал пышным цветом. – Вы ему сказали, что сегодня я – не его, а ваш, мягко говоря, ровесник? – Сказал. Мне же Очкарик тоже сказал. А почему «мягко говоря»? Тебе сейчас сколько? – Пятьдесят семь в апреле стукнуло. – А мне пятьдесят семь в сентябре будет. А Очкарик у нас самый молодой. Ему пятьдесят семь только в будущем году исполнится. И Полковник твой тоже – в нашей весовой категории. Так что все мы – ровесники. И за это надо выпить. Выпили. За что за это?.. Тут Мужик посмотрел поверх головы Легата и буднично сообщил: – А вот и сынок объявился. С прибытием! Хотел с однокашником познакомиться – так вот он… А Легат резко обернулся и на автомате сказал: – Только не пугайтесь сразу. Я действительно ваш однокашник, несмотря на возраст и внешний вид. Надо ли объяснять, почему я выгляжу, мягко говоря, старше вас? Нельзя сказать, что подошедший сынок по имени, как знал Легат, Пахарь не был удивлен увиденным. Был. И еще как! Но все ж улыбнулся во все тридцать два белых зуба, на горных склонах не выбитых, и ответил: |