Книга Легкая корона, страница 78 – Алиса Бяльская

— Я из Басманного.

— До восемнадцати лет только с родителями.

— Мне больше восемнадцати.

— На, подпиши, — она протянула мне какой-то бланк.

— Что это? — я удивилась.

— Согласие на лечение.

— Раз я сама пришла, значит, согласна. Зачем еще чего-то подписывать?

— Без подписи на консультацию к психиатру нельзя. Ну, будешь подписываться или что?

Я подписалась.

— С этим бланком иди на второй этаж, кабинет номер семь.

Подождав какое-то время в коридоре, я вошла в кабинет. Тетка неопределенного возраста в белом халате окинула меня цепким взглядом. Мне сразу стало как-то не по себе. Пока она заполняла на меня карточку, предварительно забрав бланк с подписью, я незаметно оглядела себя. Убегая из дому, я схватила первое, что попало под руку, поэтому оказалось, что в психдиспансер я притопала в своем знаменитом уже на весь Союз зеленом в дрючик пальтеце с отодранным воротником, от которого общественность практически теряла дар речи, и в летном шлеме времен Отечественной войны. Судя по тому, с какой бешеной скоростью тетка строчила что-то в моей карточке, она тоже оказалась под впечатлением. Наверняка ее заинтересовали и мои выбритые виски — на днях от нечего делать я взяла отцовскую бритву и сбрила себе волосы над ушами; на большее меня не хватило. Таня, например, обрила голову целиком и ходила теперь по Москве очень гордая.

— Посмотри, какая у меня стала шея длинная, — похвасталась она, когда мы случайно встретились в метро.

Я немного помялась, потом сняла пальто и повесила на крючок рядом с пальто врачихи, вернулась к столу и села, так и не дождавшись от нее приглашения.

А тетка тем временем меня изучала, и я ей ох как не нравилась. Надо постараться быть милой и вежливой и слинять отсюда с наименьшими потерями, — решила я и улыбнулась психиаторше своей самой обаятельной улыбкой. В ответ я получила стальной взгляд блеклых серых глаз.

— Как тебя зовут?

— Алиса. У вас же написано в карте.

— Алиса, как же. Дай свой паспорт.

Я поколебалась, но она так пристально смотрела мне в глаза, что я достала паспорт из рюкзака и протянула ей. Несколько минут она внимательно его изучала, а потом неожиданно убрала в ящик стола вместо того, чтобы вернуть мне.

— На что жалуешься, Алиса? — Мое имя она произнесла очень саркастично.

Кажется, то, что меня на самом деле так звали, страшно ее раздражало.

— Ни на что. У меня все в порядке. — Я уже горько жалела, что явилась сюда.

— Зачем же ты пришла, если у тебя все в порядке? Тебе что, делать больше нечего?

Я не отвечала, мне не нравилось, как она мне тыкает; вообще, мне все не нравилось здесь. Происходящее совсем не походило на обычный прием у врача в поликлинике. Больше всего это напоминало допрос, а я почему-то была обвиняемой. А вот в чем меня обвиняли, я не знала. Зато врачиха, судя по всему, обладала всей полнотой информации.

— Ты учишься, работаешь?

— Учусь. В университете.

— Студенческий билет, — она протянула руку.

Я дала ей свой студенческий. Его она положила в тот же ящик стола.

— Билет просрочен.

— Дело в том, что я временно не учусь.

— Отчислена?

— Нет, я сама ушла, потому что мне не подходит выбранная специальность. Я сейчас нахожусь в поиске своего места. В шестнадцать лет трудно понять, что тебе нужно. Мне казалось, что естественные науки — это интересно, но я ошибалась. Я пишу и думаю, что мне стоит поступать в Литературный институт или ВГИК.

— Понятно. Значит, не учишься и нигде не работаешь?

— Я пишу в журналы.

— О чем же, если не секрет?

— Ну, о роке.

— О чем???

— Нет не о судьбе, не гороскопы или, там, предсказания. О музыке — рок-н-ролле, знаете?

— Нет, не знаю. Какой сегодня день недели?

— Среда, я думаю. А может быть, вторник? Точно, вторник.

— А число?

— Наверное, 18-е или 19-е. У вас есть календарь? Я всегда по календарю смотрю. Как и все, я думаю.

— Сегодня 21-е число, и я знаю это без календаря. Как все нормальные люди.

— Я рада за вас.

В ответ она оскалила зубы и что-то записала в моей карточке.

— Дело в том, что я недавно рассталась с моим э-э… — я запуталась, подбирая слово. Она прекратила писать и впилась в меня взглядом, — с моим молодым человеком. И поэтому я сейчас в основном сижу дома и не слежу за календарем. Это не значит, что я неадекватна и не знаю, где живу и какой сейчас год.

— А почему у тебя выбриты виски? Что это за рана на ухе? Ты хочешь причинить себе боль? Какие еще увечья ты себе наносишь?

— Я не наношу себе никаких увечий. А виски — это так, по глупости. Поддалась минутному импульсу и случайно порезалась.

— Минутный импульс, понятно. А кто это у тебя на груди?

— Это герой Советского Союза, первый космонавт Земли Юрий Гагарин.

— И зачем тебе столько значков?

— Ну, это значит, что я — пятижды Гагарин Советского Союза.

Она меня достала, эта тетка. Пора валить отсюда.

— Так-так, — тетка удовлетворенно улыбнулась и начала писать в карточку с такой страстью, что ручка прямо скрипела по бумаге. Она увлеклась и будто бы забыла о моем присутствии. Впрочем, это было не так.

— Что ты бормочешь?

— Это стихи, Мандельштам. Я, знаете ли, люблю иногда стихи вслух почитать.

Я свободе, как закону,

Обручен, и потому

Эту легкую корону

Никогда я не сниму.

— Ах вот как, корона? Ты считаешь, что у тебя корона на голове? — Тетка не на шутку заинтересовалась.

— В общем, конечно. У каждого своя корона, корона свободы — свободы выбора, свободы жить или умереть.

— Понятно… А скажи-ка мне, вот если ты находишься на высоком этаже и выходишь на балкон или подходишь к окну, ты думаешь, глядя вниз: «Что будет, если я прыгну?»

— Но ведь это естественно. Все смотрят вниз и примеряются. Но это не значит, что они собираются прыгать.

— Так, значит, ты думаешь об этом?

— Как любой человек с воображением — да.

Тетка записала и это в карточку, закрыла ее и убрала в ящик стола, туда, где уже лежали мой паспорт и студак.

— Подожди меня в кабинете, пожалуйста. Я скоро вернусь, — попросила она с приторной улыбкой.

«А ведь она пошла перевозку вызывать, — осенило меня. — Сейчас погрузят и упекут в психушку в наблюдательную палату. Поди докажи потом, что не сумасшедшая. У нас же 90 % пациентов поступают в психбольницы из диспансеров, им же надо план отрабатывать. Поставят диагноз — и все, на всю жизнь. И на работу потом никуда не примут и прав никогда не дадут».