Книга Лечебный факультет, или Спасти лягушку, страница 38 – Дарья Форель

Короче, вместо «очищения» я испытала, как говорится, двойной удар. Сначала переживала за армейские годы, потом на меня обрушилась эта проклятая «медЫцина». Завершающим эпизодом в моей докторской биографии стала медсестринская практика. Она была ближе всего к врачебной работе; сразу после нее меня отчислили. Потом я некоторое время все равно посещала учебу, но это продолжалось недолго.

Меня направили в кардиологическое отделение. Оно находилось на пятом этаже одной из крупнейших городских больниц. Лифт в первый день практики не работал. Поднимаясь по лестнице, я считала ступеньки, лишь бы не подготавливать себя к ужасу, который ждал меня впереди. Лишь бы не думать, что там творится. Лишь бы не перемалывать в мозгу все триллерные подробности отечественной медицины. Сто тридцать первая, сто тридцать вторая, сто тридцать третья… Дверь.

— Привет. Я — Алла Владимировна. Сначала выпьем чаю. Кстати, а ты в жопу колоть умеешь?

Это была милая медсестричка лет тридцати пяти, с таким домашним, житейским обаянием, привлекательностью простодушной и трудолюбивой хозяйки. На ее лице светился аккуратно наложенный перламутровый макияж, одета она была в халат с розовой отделкой, широкие болотного цвета брюки, чуть оттопыренные на коленях, и простые белые кроссовки. Пухлые руки держали мой бланк для практики, на тяжелой груди болтался стетоскоп.

— Умею, теоретически.

— Ладно, потом покажешь. Есть у нас один мужчинка в тридцать второй… А ты ешь вареную колбасу?

Мы сели за шатающийся стол на кухне. Алла Владимировна достала из холодильника несколько ломтиков колбасы, нарезала свежего хлеба, заботливо подлила мне полутеплый и очень сладкий чай.

— Ты кушай, кушай, не стесняйся.

Вдруг я заметила — в углу, закрывая собой плиту, возникло нечто крупное, ярко-голубое. Моему взору предстала пологая задница старшей медсестры. Медсестра осматривала узкий проем между плинтусом и духовкой.

— А вы куда штопор дели? Уронили, может? Я везде ищу — на столе, на полу…

Алла Владимировна развела руками.

— Лен, я уже не помню. Это у докторов надо спросить…

Старшая поднялась. У нее было раскрасневшееся лицо, как у продавщиц-палаточниц на морозе.

— Дарья — это вы? Очень приятно. Где ваш бригадир? Он потом распишется?

— У меня нет бригадира. Я вот из университета пришла

— Как это так?! Нам сказали — из училища девку приведут. А ты у нас медик, значит…

Владимировна тихо шепнула:

— Памперсы и мытье — отпадают…

Лена присоединилась к нам, сделав себе приличный бутерброд.

— А ты в кардиологии уже была?

— Нет, только в кожвене и в терапии. Несколько раз — в интенсивке. А еще, кажись, в реанимации.

— Реанимация — это хорошо, — сказала Лена, жуя свой завтрак. — В реанимации всему научат. Там ни вздохнешь, ни, как говорится, пернешь.

— Лен, ты что девку смущаешь?

Я отвернулась, поглядела вокруг.

— Ну смотри. Тут у нас в основном мужики. Запомни: женщины-сердечницы встречаются редко. Мужики у нас хорошие, послушные. Тридцать четвертая и тридцать пятая — ви-ай-пи, палаты улучшенного содержания. Туда будешь носить завтрак с первого стола. Плюс возьмешь у Людочки финскую кашу. Мы тебя через пару часиков познакомим. Придешь на обед… В двадцатых — особенно в двадцать восьмой — лежат дедули. К ним нужен особый подход. Главное — не забывать прокатить их на процедуры. Коляски стоят в коридоре. Я тебе потом покажу. Что тебе еще надо знать? Белье мы меняем, когда больной выписывается. Люда тебе отдельно сообщит. Будут приставать к тебе, цыпленок, сразу зови меня. А то, видишь ли, бывали в прошлом году инциденты…

Алла Владимировна улыбчиво кивнула. Я спрашиваю:

— Какие?

— Ну, запугали тут одну. Тоже с практики. Схватил один пациент, обнял, пытался залезть под халат. Зэк у нас лежал. От него было много шуму…

— Сейчас, — говорит Алла Владимировна, — из буйных у нас только Евдокимова. Она лежит в седьмой палате, у нее был инфаркт миокарда. Что тебе о ней сказать? Баба старая, силенок у ней мало, особого вреда не нанесет.

— Бывшая психиатрша, — буркнула Лена, — на башку е…нута. Ой, извиняйте.

— С этой, — продолжила Алла Владимировна, — будь осторожней. У ней бред, галлюцинации. Может в тебя случайно воткнуть иглу. Пока ты у ней в палате, не спускай с нее глаз.

— Хорошо.

— А так, — добавила Лена, — чувствуй себя как дома. Иди на диванчик, книжечку вон почитай, пока не позовем.

Вдруг в кухню вбежал молодой санитар. За спиной у него колыхался русый хвостик.

— Э, девку привели? Срочно в карету, у нас вызов.

Сразу даже и не дошло, что «девка» — это я. Меня посадили на заднее сиденье скорой. Машина со скрипом тронулась, и сразу раздался грохот. Было слышно, как внутри деревянных ящиков заплясали ампулы и пузырьки.

— Ну что? Как тебе?

— Впервые еду на такой машине. Страшновато.

— Да. Трясет.

— А зачем вы меня с собой взяли?

С переднего сиденья развернулся фельдшер. Это тоже был молодой парень, не старше двадцати пяти, с упитанной красной физиономией.

— Да в протоколе написано — выезжать втроем. Иначе глав поймает, схватит за яйца.

— Но я ничего не умею делать!

— Не бойся. Не знаешь — научим. Не хочешь… захочешь!

Чувствовалось, что машина с трудом разъезжается со встречным потоком на узкой улице с двусторонним движением.

Передо мной сидел субтильный молодой человек в черной майке с драконом. В его оттопыренном ухе блестела серьга. Через узкое стекло было видно, как курчавая голова фельдшера подпрыгивает. Затем послышался вой сирены, и мы рванули вперед. По дороге санитар врубил тяжелый рок. Из его наушников доносились строительно- ремонтные звуки.

Мы остановились возле семнадцатиэтажного дома. Фельдшер набрал комбинацию цифр. Из домофона послышалось:

— Это скорая?

Тот, что с хвостиком, шепнул мне:

— Нет, бля, сантехник.

Железная дверь распахнулась.

Мы оказались в чистой, прибранной квартире, заставленной недорогой новой мебелью. На цветастом диване лежала девушка лет двадцати. Подле сидела ее подруга.

— Здравствуйте. Юля выпила «Антинакипин».

Хвостатый немедленно всучил мне черную папку с бумагой, и я начала заполнять анамнез больной. Парни нахально расселись в креслах, широко раскинув ноги.

— Как это произошло?

Юля сказала театрально-умирающим голосом:

— Он в чайнике остался… я случайно…

— Суицидница, — шепнул мне санитар.