Книга Кровные узы, страница 58 – Роберт Линн Асприн

— О демоны преисподней — ты даже не вспотела! — приветствовал он ее.

— Есть места и похуже Санктуария, и я жила в большинстве из них.

— Я провел пять лет у рагги на Наковальне солнца — там было очень жарко, но я по-прежнему потею, словно свинья.

Рассмеявшись, Кама заскользила вниз по стене до тех пор, пока не устроилась на полу.

— Только скажи, что я унаследовала это от отца.

Уэлгрин, не однажды имевший возможность убедиться, что Темпус и в лучшие времена представлял собой ношу более тяжелую, чем его собственный отец, в самом дурном расположении духа перешел к делу.

— Дела в Краю Земли становятся все хуже и хуже, Кама. С тех пор, как Ченаю выудили из гавани, она стала похожа на проклятую бейсибскую бутылку с гремучей смесью. Ее голова полна вздорных планов, любой из которых способен разорвать город на части. Факельщик должен что-то предпринять.

— Надо только дождаться своей очереди, не так ли? Я слышала, что это люди Джабала выудили Ченаю, и тот прочел ей нравоучение, высушившее на ней воду. Ты же знаешь Молина: он не из тех, кто будет тратить свои силы, когда вокруг полно других людей, жаждущих…

— Дело не только в Ченае, Кама, есть еще ее карманный жрец Рашан и его храм. Он часами сидит на самом пекле, не отрывая взгляда от тени Саванкалы. Он богом трахнутый и не пользуется любовью Факельщика.

— Богом трахнутый? — спросила Кама, напрягаясь.

Уэлгрин запнулся. То же самое определение он использовал в отношении Молина, после того как его посетил Буревестник, побывал в его рассудке. Уэлгрин еще раз стал свидетелем подобного превращения, и снова у него не нашлось для этого других слов, кроме как «богом трахнутый». Человек становится не просто непредсказуем, но совершенно неуправляем.

— Да, богом трахнутый, — повторила Кама, когда Уэлгрин погрузился в молчание. — Криту это понравится, возможно, как-нибудь я расскажу ему об этом. Ты считаешь, что Рашан тоже богом трахнутый?

— Если и нет, он великолепно убедил Ченаю, что ей предстоит выполнить работу богов в Санктуарии.

— Саванкала здесь не всемогущ, это тебе известно, — напомнила она Уэлгрину.

— Я не говорил о Саванкале. Это может быть любой из них. Этот чертов жрец бродит по ночам, таская камни из развалин храмов старых богов и укладывая их в основание своего алтаря.

— Ты начинаешь говорить как Молин, — задумчиво протянула Кама. — Ну хорошо, я попытаюсь убедить Молина отнестись к Рашану серьезно. Что-нибудь еще?

Подобрав ноги, Кама собралась подняться.

— Если он не прислушается, мы должны будем что-либо предпринять… сами.

Кама замерла на полпути, уравновесив тяжесть своего тела на полусогнутой ноге, затем мягко опустилась на пол.

— Например?

С трудом сглотнув, Уэлгрин почувствовал, как напряженность в горле залила болью уши.

— Например… убрать его.

— Вздор.

Она смотрела мимо него. Капибан надеялся, что правильно оценил направление ее мыслей, и Кама придет к тому же заключению, что и он; как надеялся, что ее чувства и преданность Малину Факельщику достаточно сильны. Кама, задумавшись, запустила руки в волосы и бессознательно закрыла ими лицо.

— Да, если дойдет до этого. Если…

Волосы упали с лица, и оно отразило бледное сияние звезд. Кама начала потеть и вынуждена была оторвать тунику от липкой кожи, словно простая смертная.

— Как твоя сестра, Уэлгрин? — спросила она, усаживаясь рядом с ним и, похоже, горя желанием занять голову другими мыслями.

— Так же, я полагаю.

Иллира оправилась от ран быстрее, чем они даже смели мечтать. Случайный взгляд брошенный на нее, сидящую у входа в кузницу, никогда бы не заподозрил, что она целую неделю была на пороге смерти, с гниющей раной в животе, от топора повстанца, убившего ее дочь. Но вот дух Иллиры — совсем другое дело.

— Она никогда не улыбается, Кама. У нее осталось только два воспоминания: день, когда погибла Лиллис, и день, когда на Бандару отплыл корабль с Артоном. Это уже не просто траур.

— Я пыталась объяснить это вам еще весной.

Напряжение покинуло Уэлгрина, его подбородок склонился на грудь. Это была деликатная тема. Молин тратил свои деньги на исцеление Иллиры, а когда выяснилось, что рассудок ясновидящей поражен больше, чем ее тело, настоял на том, чтобы почти легендарный талант Камы к перевоплощению спровоцировал выздоровление С'данзо. Никто не хотел говорить об этом, но все думали, что именно поврежденный рассудок Иллиры начал, а потом милосердно завершил весеннюю вспышку чумы.

— А мы не слушали.

Его голос был полон отчаяния. Кама пропустила волосы сквозь пальцы.

— Я ведь тоже не была уверена. Меня беспокоило, что женщина, неспособная причинить зло, страдала больше, чем кто-либо во всем этом грязном, вонючем городе. Клянусь именем всех демонов Ада, парень: последнее, что я когда-либо хотела бы знать, это твою судьбу, но я снова облачилась бы в одно из старых платьев Розанды и стояла бы у кузницы в полуденный зной, если бы считала, что ей от этого будет хоть какой-то прок…

— Бесполезно. Она не излечилась душевно — как Страт.

— Возможно, другой ребенок поможет, — задумчиво произнесла Кама, пропуская мимо ушей упоминание Уэлгрина о пасынке с поврежденным плечом. — Это не заставит ее забыть, но у нее появится предмет забот, чтобы жить изо дня в день до тех пор, пока она не перестанет так остро чувствовать боль.

Пока она говорила, светловолосый воин смотрел в окно. Уэлгрин знал, что произошло между Камой и Критом. Знал о неродившемся ребенке, которого она потеряла у Стены Чародеев, и ее тайных страхах, что другого, возможно, не будет.

— О демоны Ада, ее муж — здоровенный мужик. Он думал об этом, но она слишком быстро поправилась и ей не до любви, — сказал Уэлгрин, пытаясь заставить свой голос звучать весело.

У него получилось лучше, чем он ожидал. Губы Камы скривились в похотливую улыбку.

— Есть и другие способы, дорогой.

Уэлгрин был рад тому, что просачивающийся в комнату свет падал на Каму. У него вспыхнуло лицо, напряглось в паху. Он многого даже не подозревал до самого недавнего времени. Ченая получила гораздо больше удовольствия от своей способности поражать и изумлять, чем от его стараний.

Уловив смущение Уэлгрина, а может, его отчужденность, Кама собралась уйти.

— Я поговорю с ним, Уэлгрин, но ты по-прежнему остаешься его единственными глазами и ушами в этом городе, и он не захочет терять тебя. Может быть, мы заберем жреца, на это у меня хватит духу, но ее мы не можем тронуть. Даже если у нее нет никакого божественного покровительства, она тем не менее остается кузиной Кадакитиса, и принц распнет на кресте всякого, кто избавит его от нее.