Онлайн книга «Лето бородатых пионеров»
|
Итак, Гленни произнес нематерное, но нехорошее слово. И поводом к этому послужила как раз суета вокруг Сочи-2014. – Представь себе, Фома (за редкостью имени у Сукачева прозвища не было, имя было самодостаточным для «творчества юных»), представь себе, – повторил самовоспламеняющийся Гленни, – за семь лет до Олимпиады 1956 года в какой-нибудь Хреномундии происходит обсуждение кандидатур – например, Бурунди, Сан-Марино и Москвы. И аккурат в 1949 году дедушка Сталин покидает Кремль и летит «поддержать кандидатуру Москвы». Ты себе это представляешь?… И все эти шоу, шарики, васильевские спуски, тысячи детей в одинаковых майках… Господи, какое ничтожество!.. – Там что? – мрачно спросил Сукачев, кивнув в сторону роскошных яхт и престижной подготовительной суеты. (Друзья встретились безо всякого повода, и будни элиты Сукачева не волновали вообще. А вот Гленни, черный как сажа от загара, работал на пляже, опоясавшись тремя мобильниками и с их помощью интригуя и химича по всей стране). – Ты не яхтсмен? – Я просто мен. В последний раз я плавал по акуловскому болоту на плоту под названием Бешеная Акула. Опрокинулся, грелся у костра и чуть задницу не спалил. И что ж там? – А пойдем! Ты ж инженер человеческих туш. Тебе это будет интересно. Или, знаешь, лучше поедем! Гленни смачно рыгнул и полез за руль своего битого-перебитого «мустанга». – Ко мне, Риз! – гикнул он тонконогой крохотной собачке, погулять с которой его попросила супруга. Псинка впрыгнула на заднее сиденье. Через несколько минут они были на месте. Бугай на колесиках вальяжно подкатил к «копейке». – Вы кто? – процедил он сострадательно. – Я – гражданин России, а это – «трость Бальзака», – безучастно ответил Гленни. – Это всевидящая трость. Магическая. Не желая ни во что вникать – служба! – бугай положил на крышу авто слоновью руку и процедил сквозь зубы: – Джентльмены! Здесь отдыхает корпорация, клубные, отборные люди!.. – А где нам припарковаться? – спросил Гленни. – Там! – Бугай указал пальцем в небо. – Там нет даже облачка, за что мы зацепимся? – Слушайте, канайте отсюдова. Я здесь не главный, но если прибудут основные, у всех нас будут неприятности. Знаете, – он с презрительным состраданием посмотрел на 300-рублевую курточку Сукачева, – знаете, сколько стоит парковка? – И назвал сумму в годовую зарплату сельской учительницы. Гленни невозмутимо достал из кармана джинсов образца и производства 1982 года соответствующее количество «веников» и совсем уж безучастно произнес: – Нам здесь неинтересно. Мы уезжаем. На миг зенки бугая невольно подернулись мечтательной поволокой. – Только один вопрос, – продолжил Гленни, не дожидаясь предсказуемой реакции. – Для «черного ворона» у вас парковка найдется? Как бы в подтверждение этих слов Риз пронзительно тявкнул, наслушавшись, видимо, Диму Белана. Бугай, набитый баснями о зверствах всех тоталитарных режимов, остро чувствующий себя непрерывной жертвой холокоста, начал гневно багроветь. – Ладно, – вмешался Сукачев, – на этой оптимистической ноте мы вас и покинем. Поставив «копейку» обратно в гараж и чуть не забыв собачонку, акуловские люди решили вернуться пешком. Неподалеку от места проведения грядущего грандиозного мероприятия они наткнулись на мусорные баки, в которых рылся рыжебородый человек неопределенного возраста. Магнетически почувствовав на себе заинтересованные взгляды, он медленно обернулся. – Как добыча? – поинтересовался Гленни уважительно, с неподдельным интересом. – Трусики Пугачевой и портсигар Брежнева! – огрызнулся рыжебородый. Но, посмотрев долгим испытующим взглядом на замерших прохожих, вдруг расслабил мышцы лица. Он со злобной стыдливостью бросил обратно в помойку надыбанное и медленно подошел к ним. – Мы с тобой одной крови – ты и я! – серьезно проговорил Гленни. Рыжебородый был совсем не похож на бомжа, и даже одежонка на нем была как бы от Версаче, только когда тот был еще школьником. Гленни протянул руку. Рыжебородый достал из кармана платок, вытер ладонь и ответил на приветствие. – Меня зовут Дмитрий. Я кандидат филологических наук. Жена воспользовалась новым Жилищным Кодексом… – Тема? – коротко спросил Сукачев, прищурившись. Дмитрий усмехнулся, вглядываясь в посуровевшее лицо Фомы. – Непопулярная… нынче. Да и вообще… Где я вас видел? – Тема? – с напором повторил Сукачев. – Вы – Дмитрий Волконский? Мы виделись двадцать лет назад у Васильева, Димдимыча, на Добрыне, в штаб-квартире «Памяти». – Не помню… Может, по фамилии? – Сукачев… – Сукачев? У вас еще было редкое имя. – И осталось. Фома, – Сукачев протянул ученому руку и почувствовал, как слезы сдавливают горло. Он вспомнил жизнерадостного, пылкого молодого журналиста, одержимого русской идеей во всех ее проявлениях, пытавшегося связать великолепные идеалы «Черной сотни» с текущей политикой. Имена убитого в 1919 году на глазах у семьи большевиками Михаила Меньшикова, пропавшего бесследно Павла Булацеля, истребленного с какой-то попытки аж в 1953 году в Парагвае Ивана Солоневича он впервые услышал от Волконского, который копал глубже многих, очень многих. – Я читал ваши статьи и думал, что вас давно уже нет в живых, – склонив голову, почти прошептал Волконский. – Я тоже думал о вас. Так и дружим: в эоносфере. Привет, как дела, – и бегом по делам. Без Домжура своего, без Дома кино. Бараны мы. Учиться надо… … У евреев, у чеченцев… Хватит об этом. Все в прошлом… Тема была – «Русская патриотическая печать конца 80-х – начала 90-х». Как вы понимаете, очень перспективная. – Значит, не только жена? – Значит. Чудом защитился, а потом чудом жив остался. Жрали, как говорит нынешняя молодежь, не по-детски. У Гленни при этом разговоре заходили желваки. – Ладно, хватит ныть. Делов навалом. Не обессудьте… Он протянул Волконскому доллары, которыми чуть не лишил чувств надколесного бугая. Сукачев молча протянул визитку. Волконский невольно отшатнулся. Он был в явном замешательстве. Почему-то более всего его смущала буржуазная собачка на тонких ножках. Он знал, что такие плюгавые и похожие на Маркса выпученными глазами существа модны у московских дамочек. Они стали для него одним из символов ненавистного ему псевдобуржуазного мира нуворишей, полусонно разжевавших его родину и выплюнувших остатки. Сукачев перехватил смятенный взгляд Волконского на невинное животное и твердо сказал: – Вы – редкий штык. Это – на общее дело. Пойдем, Гленни, нам еще в зоопарк надо! |