Книга Записки на кардиограммах, страница 57 – Михаил Сидоров

Яна вернулась и легла. В обуви. Лежит, не дышит — мышеловка и та меньше напряжена.

— Кроссовки снимите.

Сняла. Подтянула коленки. Пружина.

— Яна.

Не сразу:

— Да?

— Сейчас я встану и тоже схожу наверх… Вскакивать по этому поводу необязательно. Выбросьте все из головы и заворачивайтесь поплотнее.

Сходил, прогулялся. Когда вернулся, она уже спала. Или делала вид, что спала. Я подложил дров, повернулся спиной к огню. От куртки вкусно пахло выгоревшей тканью и ГСМом. От хвои пахло смолой. Щелкал костер, обволакивало теплом. День помнился нескончаемо длинным. Вся острота ушла, и воспоминания стали мягкими и уютными. Питер казался смутным и нереальным.

По невидимому горизонту шел пароход. Я долго смотрел на него, лежа щекой на вытянутой руке…

* * *

Проснулся я рано. Яна, свернувшись в эмбрион, доходила под своим одеялом. Накинул на нее куртку, упал на руки и стал отжиматься — грелся. Потом запалил костер, стал варить кашу. Установил на камнях подкотельник для чая и топил шишками. Шишки давали жар и пузырили смолой, раскаляясь докрасна и долго храня первоначальную форму. Море застыло; водоросли спокойно висели в прозрачной толще. Начало пригревать.

— Яна… Я-а-ан.

Я бросил в нее шишкой.

— Завтрак стынет.

Она зашевелилась и села. Отекшая, челка всклокочена, поперек щеки красные рубчики.

— Не смотрите.

Мне понравилось.

— Хорошо, не смотрю.

Она нашла кроссовки, изящно влилась в них узкими ступнями. Загорелые лодыжки манили.

— Мне умыться надо.

— Воды нет. — Пол-литра, на переход. Мало ли, пить захочется.

Требовательно и настойчиво:

— Мне умыться надо.

Аристократка. Прям как в кино.

— Ладно. Мыло нужно?

Нужно.

— Полейте мне.

Ни пожалуйста, ничего.

— Не хочу вас обидеть, Ян, но я все-таки в камердинеры к вам не нанимался. Нельзя ли повежливей?

— Извините.

Вот так-то лучше. Она уже сложила ладошки чашечкой, когда я заметил полузанесенную хвоей бутыль.

— Одну минуту.

Вытащил ее из-под камня, отвинтил крышечку, попробовал на язык. Нормально, сойдет.

— Живем! Все, что нужно обыкновенному медведю, растет вокруг обыкновенного медведя.

Умылись, поели. Запили чаем. Вылезли наверх и пошли.

* * *

Хвойный запах, цикады, ветерок с моря. Тропа виляет, забираясь выше и выше. Выцветшая краска на камнях, перечеркнутые цепочкой камней ответвления — туда не ходи, сюда ходи! Отбеленные солнцем коряги, сыпухи склонов, крохотные, поросшие соснами террасы над морем. И жара. Жарко, как летом.

Тропа ныряла в колючие заросли. Не туда, явно.

— Возвращаемся.

— Почему?

— Не там свернули.

Вернулись к развилке. Пока она отдыхала, я пробежался вперед метров на двести.

— Сюда, кажется.

— Я думала, вы тут все тропы знаете.

— Ни единой, сам в первый раз иду.

Я покачал головой.

— А кто вы тогда?

— Да как вам сказать… так, дикарем путешествую. Это что-то меняет?

Пауза.

— Нет, наверное.

— И я так думаю. Вам вообще куда?

— Домой.

— А дом где? — Я был терпелив, как фотограф-анималист.

— В Харькове. Давайте покурим?

— Одну на двоих, ладно?

— Лучше две.

Привычка получать желаемое, за полдня от нее не избавиться.

— Одну, Яна. Вы начнете, потом мне оставите.

Флюиды легкого раздражения. Вчера она была посговорчивей — ссора, стресс, испуг, беззащитность, — а сегодня уже другая: принцесса крови мирится с обстоятельствами.

Я протянул ей горящую спичку.

— Хотите, верну вас спутнику?

Она покачала головой:

— Он сегодня уехал.

— Точно?

Усмехнулась. Понятно.

— А ваши вещи?

— Сумочка. На заднем сиденье осталась.

Самый лучший способ путешествия — с одним кошельком. Важные, стало быть, птицы попались.

— Знакомые в Крыму есть?

— Нет.

Так, влип. Документов нет, перевод не получишь. На билет тоже не хватит: ни на поезд, ни на автобус. Очаровательно. Я свернул еще самокрутку — себе. Сидели, курили, молчали. Вокруг гремели цикады.

Похоже, везти мне ее в Харьков, не бросать же.

— Хорошо, что вы не из Йошкар-Олы, Яна.

Она метнула в меня недовольную молнию.

— Ну-ну, не сердитесь, шучу. Значит, так: через пару дней я возвращаюсь домой, в Питер. Если потерпите меня пару суток, доставлю вас в целости и сохранности прямо к порогу, идет?

По большому счету выбора у нее нет.

— И где мы будем эти два дня?

— Доедем до Алушты, взойдем на Демерджи, оттуда по горам в сторону Симфера и домой.

Не в восторге, заметно.

— Все могло быть гораздо хуже, Ян. А так — приключение. Будет что на свалке вспомнить.

— Можно попить?

Смирилась.

— Можно. Допиваем все и идем.

* * *

Офигительно пахло травами. Под обрывом, в камнях, ухало. Скалы, громоздясь, уходили далеко в воду, а между ними, в полосах пены, мотались взад-вперед бурые космы. Тянуло холодом; море дышало, слепя искрами и обрушивая холмы из стекла — густая синь в белых черточках до самого горизонта.

Хотелось вниз. Тропы сорвиголов срывались с края и козьим следом змеились по склону. Мы шли по лугу, обрастая цепкими семенами. Метелки травы льнули к коленям, волнуясь под ровным, набегающим с моря ветром, и можжевеловые кусты стреляли вдруг мелкими птичками…

* * *

— …меня в этой крепости озарило: Генуя по-итальянски Дженова, почти как Женева, и, думаю, неспроста: расположены рядом, обе бойцами славились, обе внаем их сдавали: европейские короли из швейцарцев гвардию набирали, а генуэзцев монголы даже на Куликовскую битву подписали.

— Вы историк?

Мы шли рядом — я уступил ей тропу.

— Не. Медик.

Она улыбнулась. Уголками губ, как Джоконда.

— Что, не похож?