Книга Половина желтого солнца, страница 98 – Нгози Адичи Чимаманда

30

Ричард отодвинулся в салоне «пежо» подальше от двух журналистов-американцев, прижался к самой дверце. Надо было сесть рядом с шофером, а ординарца усадить с ними сзади. Но откуда ему было знать, что от обоих так скверно пахнет — и от Чарльза-толстяка в приплюснутой шляпе, и от рыжего Чарльза с жиденькой бородкой.

— Два журналиста приехали в Биафру, один со Среднего Запада, другой из Нью-Йорка, и обоих зовут Чарльз. Вот так совпадение! — засмеялся толстяк, когда оба представились. — И обе наши мамы зовут нас Чак!

Сколько они прождали рейса в Лиссабоне, Ричард не запомнил, а в Сан-Томе ожидание самолета на Биафру с гуманитарной помощью растянулось на семнадцать часов. Обоим журналистам не мешало бы помыться. А когда толстяк, сидевший рядом с Ричардом, заговорил о своей первой командировке в Биафру в начале войны, Ричард подумал, что и почистить зубы ему не повредило бы.

— Я летел на нормальном самолете, и приземлились мы в аэропорту Порт-Харкорта, — рассказывал толстяк. — А в этот раз сидел на полу в самолете без огней, а рядом — двадцать тонн сухого молока. Летели ниже некуда, из окна было видно, как палят нигерийские зенитки. Я от страха едва не обделался. — Его широкое, добродушное лицо расплылось в улыбке.

Рыжему совсем не было смешно.

— Точно неизвестно, нигерийские ли это зенитки. Может, и биафрийские.

— Да ну! — Толстяк бросил взгляд на Ричарда, но тот сделал каменное лицо. — Разумеется, огонь вели нигерийцы.

— Биафрийцы перевозят в самолетах продукты вперемешку с оружием. — Рыжий повернулся к Ричарду: — Правда ведь?

Ричарду он не нравился. Не нравились водянисто — зеленые глаза, лицо в конопушках. Когда Ричард, встретив их в аэропорту, вручил им пропуска и сказал, что будет их гидом и правительство Биафры приветствует их, его насторожила презрительная насмешка на лице рыжего. Казалось, тот ехидничал: это вы-то представляете Биафру?

— Наши самолеты с гуманитарной помощью перевозят только продукты, — сказал Ричард.

— Само собой, — кивнул рыжий. — Исключительно продукты.

Толстяк, перегнувшись через Ричарда, выглянул в открытое окно.

— Надо же, люди гуляют, ездят на машинах. И не подумаешь, что идет война.

— Это до первой воздушной тревоги. — Ричард отвернулся, стараясь не дышать.

— Можно посмотреть, где биафрийские солдаты застрелили итальянца-нефтяника? — спросил рыжий. — Мы писали об этом для «Трибюн», но я бы хотел осветить подробнее.

— Не получится, — отрезал Ричард.

Рыжий сверлил его взглядом.

— Ладно. Как насчет новых подробностей?

Ричард вздохнул. Словно жгучий перец на рану: биафрийцы гибнут тысячами, а рыжему нужны подробности об одном убитом белом. Ричард решил, что напишет об этом: правило западной журналистики — один убитый белый равен сотне мертвых черных.

— Ничего нового, — сказал он. — Эта территория теперь занята.

На посту Ричард заговорил с девушкой из народного ополчения на игбо. Та придирчиво изучила их пропуска, обещающе улыбнулась, и Ричард улыбнулся в ответ; высокая, стройная, плоскогрудая, она чем-то напомнила ему Кайнене.

— А она была бы не против, — хмыкнул толстяк. — Говорят, здесь полно бесплатного секса. Но от здешних девиц можно подцепить какую-то болячку… Болезнь Бонни? Так что, ребята, осторожней, чтоб не привезти домой подарочек.

Теперь и толстяк с его самоуверенностью раздражал Ричарда.

— Лагерем беженцев, куда мы с вами сейчас едем, заведует моя жена.

— Правда? И давно она здесь?

— Она биафрийка.

Рыжий, до этого смотревший в окно, развернулся к Ричарду:

— В колледже у меня был друг-англичанин, ему нравились цветные девушки.

Явно смущенный, толстяк поспешно спросил:

— Вы ведь хорошо говорите на игбо?

Ричард кивнул. Он собирался показать им фотографии Кайнене и оплетенного сосуда, но теперь передумал.

— Буду очень рад с ней познакомиться, — сказал толстяк.

— Она уехала. Пытается выхлопотать побольше продовольствия для лагеря.

Ричард первым выбрался из машины и увидел, что их поджидают два переводчика — вот досада. Идиомы, тонкости и диалекты игбо в самом деле ускользали от него, но директорат уж слишком торопился присылать переводчиков. Беженцы уставились на приезжих белых с рассеянным любопытством. Истощенный человек с кинжалом за поясом расхаживал по двору и разговаривал сам с собой. Пахло гнилью. Мальчишки жарили на костре крыс.

— Бог ты мой! — Толстяк, стянув шляпу, вытаращился на них.

— Черномазые жрут все без разбору, — процедил рыжий.

— Что вы сказали? — ледяным тоном обратился к нему Ричард.

Тот сделал вид, что не услышал, и вслед за одним из переводчиков поспешил к компании, игравшей в шашки.

Толстяк сказал:

— Знаете, что в Сан-Томе на складах пылятся и кишат тараканами продукты, потому что невозможно их сюда доставить?

— Да. — Ричард запнулся. — Можно вам дать пару писем? В Лондон, для родителей жены.

— Без проблем. Как только выберусь отсюда, брошу их в почтовый ящик. — Толстяк достал из рюкзака большую плитку шоколада, развернул, откусил пару раз. — Это ведь такая мелочь, я бы с удовольствием помог чем — нибудь посущественней.

Он подошел к детям, дал им конфет, сделал пару снимков, а ребята столпились вокруг, загалдели, выпрашивая еще конфет. Он сказал о ком-то: «Чудная улыбка!» Когда он отошел, пацаны вернулись к своим крысам.

Примчался рыжий, фотоаппарат у него на шее раскачивался при каждом шаге.

— Хочу посмотреть на настоящих биафрийцев, — сказал он. Вы поглядите на этих. Два года не ели по — человечески, а еще рассуждают о правом деле, о Биафре, об Оджукву.

— Вы перед каждым интервью заранее решаете, чему верить, а чему нет? — ровным тоном поинтересовался Ричард.

— Я хочу поехать в другой лагерь беженцев.

— Хорошо, поедем.

Другой лагерь беженцев, ближе к центру города, в здании бывшего муниципалитета, был меньше и не так вонял. На крыльце однорукая женщина что-то рассказывала кучке людей. Присев на ступеньку рядом с рассказчицей, рыжий завел с ней разговор через переводчика.

— Вы голодаете?

— Конечно, все мы голодаем.

— Вы знаете причину войны?

— Да, вандалы-хауса хотели нас всех перебить, но Бог не спал.

— Вы хотите, чтобы война кончилась?

— Да, Биафра вот-вот победит.

— А если не победит, что тогда?

Женщина сплюнула на землю, посмотрела сначала на переводчика, потом на рыжего долгим сочувственным взглядом. Поднялась и ушла в корпус.