Онлайн книга «Люди в голом»
|
— Ну, типа, Погребняк там разные понтовые телеги гоняет… типа туда-сюда… А Аствацатуров их типа растележивает… и все такое… Барсик проучился у нас полгода, а потом его отчислили. Я его всегда видел в состоянии легкого наркотического опьянения. Однажды я иронически поинтересовался: — Барсик! Извини, конечно, но почему ты всегда укуренный, как свинья? Барсик мутно поглядел на меня и назидательно сказал: — Свиньи ганжу не курят, Андрей Алексеич, и все такое… А укуренный я всегда… для радости. 15 сентября 2000 г. Смольный институт свободных искусств и наук. Семинар «Метафизика и поэтика» Я подхожу к 408-й аудитории. Она заперта. Но зато к двери скотчем прилеплена записка: «Аствацатуров + Погребняк = сладкая парочка». А под этими словами нарисовано сердечко. — Андрюша! Я взял ключ, все в порядке! Я оборачиваюсь на голос. Это Погребняк. Философ-постмодернист. Бывший панк. Как всегда, в кожаных штанах, красном джемпере и зеленых ботинках. — Привет, Саша! Полюбуйся! — Я осторожно отклеиваю записку и протягиваю ее Погребняку. — Вот ведь суки, — кривится Погребняк. — Кто «суки»? — из-за его спины вырастает фигура Филиппа Федчина, замдекана. — Кто-кто, — говорю. — Это… конь в пальто. Студенты, конечно. — Что-то вы, Андрей Алексеевич, уж больно критичны, — говорит Федчин и с деланной строгостью в голосе добавляет: — Хочу напомнить, что в нашем учебном заведении студентов не полагается так называть. Это противоречит всем либеральным принципам, которые, кстати, вы, Андрей Алексеевич, с таким жаром на собраниях всегда отстаиваете. — Я уже давно ничего такого не отстаиваю. Я — почти коммунист, левый. Я за социальную справедливость. И еще за взаимопомощь и свободную кооперацию. Хочу, чтоб у богатых все отняли и отдали это бедным. — Когда ты так рассуждаешь, — замечает Федчин, — мне кажется, ты бредишь. — Ладно, — говорю. — История нас рассудит. Ты вот лучше на это посмотри. С этими словами я сую ему под нос записку. — Ну и что? — пожимает плечами Федчин. — Как ЧТО? Они ведь намекают, что мы с Сашей пидоры! — Подумаешь! — хмыкает Федчин. — Не умрете. Тем более, это сейчас модно. У кого хочешь спроси. И вашему курсу только популярности добавит. А если ты левый, как говоришь, то тогда и вовсе не о чем беспокоиться. Федчин треплет меня по плечу и направляется в сторону деканата. — Ему бы все хаханьки, — хмуро говорит Саша. — А про нас вот всякую хрень люди думают. С чего бы это? «С чего? — думаю я со злобой. — Забыл что ли?» За десять дней до описываемых событий. 5 сентября 2000 г. Филологический факультет. Актовый зал За десять дней до этого события в нашем колледже была организована презентация теоретических курсов. Проходила она почему-то в здании филологического факультета. Каждый из преподавателей должен был выступить перед студентами и в течение пяти минут изложить содержание своего предмета. Я читал два курса. Один — самостоятельно. А другой, «Метафизика и поэтика», полусеминарский, совместно с Погребняком. Я рассказал подробно про первый, а потом, когда дело дошло до второго, предоставил слово Саше. Философ-постмодернист поднялся с места и, сверкая своими черными кожаными штанами, направился к кафедре. Он облокотился на нее, пригладил волосы и начал: — Два месяца назад мы с Андрюшей, в смысле, с Андреем Алексеевичем, были в Америке. Так вот. Как-то раз нам пришлось провести ночь на квартире у знакомого в Бруклине, в одной постели. Нам обоим не спалось… — Студенты притихли. Те, что писали, подняли головы над своими тетрадками. Болтуны замолчали. Саша обвел глазами зал и продолжил: — Вот все тут говорят: «Америка, Америка». А что Америка? Два преподавателя вынуждены спать в одной постели. Вот вам и Америка. О чем это я? Ах да… Нам не спалось. Мы стали разговаривать на разные темы и вот придумали концепцию этого курса, на которой я сейчас подробнее остановлюсь… Пока он все это говорил, во мне зрело и росло раздражение. Особенно я был недоволен его штанами… Вечером того же дня у меня произошел странный разговор с женой, которая тоже присутствовала на нашей встрече со студентами, но потом куда-то ушла. Встретились мы только дома. — Ты что, спал с Погребняком? — спросила Люся. — В смысле, «спал»? Мы спали на одной постели… в смысле, лежали на ней… в смысле, мы спали, а не бодрствовали. — Совсем заврался, Аствацатуров, — покачала головой Люся. — У вас БЫЛО что-то? — Люся! Люсенька! — взмолился я. — Ничего у нас не было! Просто мы лежали на одной постели. Второй не было. — Ага! Значит, вы лежали… вы были голые, секса у вас не было… и вы просто трогали друг друга? Но ничего серьезного не было? Все это было произнесено с журналистской деловитостью и без тени юмора. Я махнул рукой. — Смешная у тебя Люся! — сказал мне потом Погребняк, когда я ему передал наш с ней разговор. — Да уж, обхохочешься. И главное, Саша, очень проницательная. А ты тоже молодец! Вырядился, как черт знает что. Да еще штаны эти… 10 декабря 1999 года. Нью-Йорк. Гринвич-Виллидж. Магазин кожаной одежды — Эй! — Меня похлопывают по плечу. — Твоему бой-френду это будет стоить всего сто баксов! — Передо мной высоченный негр в вышитом камзоле. На ногах у него космические фиолетовые ботинки, на голове — разноцветный цилиндр. На лиловом лице — невообразимый пирсинг. В руках — огромный пластмассовый жезл. — Твоему бой-френду я отдам эти штаны за сто баксов. Решайся! Десять процентов чистой скидки. — Listen, — говорю. — Слушай! Он мне не бой-френд. Мы профессора из России… Санкт-Петербург… — Ну да, — ухмыляется. — А я — Роберт Де Ниро из Алабамы. Штаны берете? Я уже вас видел сегодня, и вы мне понравились. Ведь вы в нашем магазине уже третий раз? Всё ходите, прицениваетесь. Это правильно! I like that! Дискаунт вы заслужили. Скажи своему другу. «Да, — думаю. — Хрен бы я к тебе три раза стал заходить, если б не этот хренов панк. Друг называется. Выхухоль в зеленых ботинках. Все ему не так да не эдак. Одни штаны слишком узкие, другие — широкие… Достал». — Спасибо, — говорю я негру и чувствую, как моя физиономия расплывается в очень неестественной, но широкой улыбке. — Пойду друга обрадую. Только он мне не бой-френд. Вы это учтите. — Не бой-френд, так не бой-френд, — согласился негр и при этом подмигнул кассирше, которая с интересом прислушивалась к нашему разговору. Я пошел к кабинке, где философ-постмодернист примерял очередную пару кожаных штанов. — Саша? Ты здесь? — Чего тебе? — недовольно отозвался он из-за двери. |