Онлайн книга «Левая сторона»
|
— Ты чего же это делаешь-то, ядрена корень?! Бог еще раз тяжело вздохнул. — Пять минут тому назад, — вслед за тем сказал он, — мне молилась одна старушка из Малоярославца. Знаешь, о чем она меня попросила? О том, чтобы ее соседка по квартире как-нибудь проспала на работу и ее посадили за саботаж… — Ну и что? — А то, что идет мировая бойня, льются Евфраты крови и Тихий океан горя расползается по земле, а старушонка просит меня упечь соседку за саботаж… — Ладно, — сказал Певцов. — А кто в этом виноват? Кто виноват, что в Малоярославце живет такая пакостная старушка?! — Не знаю, — честно ответил бог. — Как это не знаю?! — возмутился Певцов. — Кто же тогда знает, если не ты?! С этими словами Певцов присел по соседству на колесо, плашмя лежавшее при дороге, и занялся самокруткой. Видимо, ему было все же не по себе из-за того, что он накричал на бога, и поэтому следующую фразу он произнес покойно: — Все-таки хитрющая ты личность, прямо сказать — типок: ведь сам во всем виноват, а говоришь — не знаю… — Я ни в чем не виноват, — смиренно возразил бог. — То есть я-то как раз и виноват, ибо я все-таки начало всех начал и причина всех причин, но, видишь, какая штука: я создал людей такими же всемогущими, как я сам, и вот они что хотят, то и воротят! — Так приструни эту публику, ядрена корень, возьми как-то и приструни! — Поверишь ли, не могу… То есть могу, но только через причинно-следственные отношения, а через эти самые отношения почему-то вечно получается чепуха! Вот тебе пример: в сорок пятом году в Австрии противоестественным образом восторжествует капитализм, и произойдет это именно потому, что я возлюбил человека, как никакое другое подлунное существо. — Это видно, — не без ехидства сказал Певцов. — Я вон года не воюю, а уже навоевал контузию и два ранения, включая ранение головы… — Да подожди ты со своей головой! Вот я говорю, в сорок пятом году в Австрии восторжествует капитализм, и произойдет это исключительно потому, что, возлюбя человека, я наделил его такой страстью к продолжению рода, которой не знает ни одно подлунное существо. — Это у тебя получается «В огороде бузина, а в Киеве дядька»! — сказал Певцов. — Да нет, это просто ты бестолочь, — сказал бог. — Смотри сюда: в силу того что я вложил в человека вчетверо больше страсти к продолжению рода против оптимальной, обеспечивающей выживаемость, Петр Никифорович Крючков, работающий контролером ОТК на заводе, где делают авиационные бомбы, приударит за штамповщицей Ивановой; это, естественно, не понравится жене Петра Никифоровича, и однажды она устроит ему жестокую нахлобучку; по этому поводу Петр Никифорович купит на толкучке бутылку водки и на следующий день выйдет на работу едва живой; из-за того, что Петр Никифорович выйдет на работу едва живой, он ненароком пропустит партию некондиционных взрывателей, в результате советская авиация недобомбит венскую группировку противника и западные союзники продвинутся много дальше, чем этого требуют интересы царства божьего на земле. Вот поэтому-то в Австрии восторжествует капитализм. Где-то поблизости загрохотало, похоже на приближающуюся грозу, потом из тумана вынырнул одинокий танк и покатил по дороге дальше. На башне его сидел солдат и играл на губной гармошке. — Это, конечно, прискорбный факт, — сказал Певцов и выпустил из ноздрей махорочный, сладко-вонючий дым. Только я в толк не возьму: к чему ты мне все это рассказал? — Да к тому, что задумано-то все было идеально, а на практике получается полная чепуха. — Значит, ты в расчетах дал маху, — сказал Певцов. — Значит, что так, — согласился бог. — Ведь я на что рассчитывал, создавая всемогущего человека: на то, что сила будет управлять миром. Ты обращал внимание, что сильные люди обыкновенно бывают добрые и покладистые? — Обращал. — Ну так вот на это я и рассчитывал. А вышло почему-то, что миром управляют слабости, а не сила. Вообще все получилось наоборот, скажем, великодушнейшие идеи прибирают к рукам разные жулики, а из горя да лишений вырастают сказочные миры… — Сам виноват, — заметил Певцов. — Как говорится, неча на зеркало пенять, коли рожа крива. — Ну-ну! Ты это… поаккуратней!.. — Виноват, ваше преподобие, — не без ехидства сказал Певцов. Бог сказа л: — То-то… Некоторое время они молчали, глядя в разные стороны сквозь туман: бог смотрел на дорогу, а Певцов обозревал поле. — Ох-ох-ох! — наконец произнес бог. — И везде-то у вас наблюдается непорядок… — Это точно, — согласился Певцов. — И в лучшем случае все выходит наоборот. Вот возьмем меня… Я человек тихий, безвредный, можно сказать, культурный, а гляди, что выходит: срок за крынку колхозного молока я отсиде л, жена от меня ушла, в тридцать девятом году под мотор я попал, и опять же на сегодняшний день у меня всего и заслуг, что контузия и два ранения, включая ранение головы. Я, конечно, дико извиняюсь, но есть такая думка, что один ты хорошо устроился: народ тут, понимаешь, кровью умывается, а ты пригрелся на небесах… — Никак нет, — смиренно возразил бог. — Во всякую тяжелую годину я, так сказать, инкогнито обретаюсь среди людей. Мне отсиживаться на небесах совесть не позволяет. Если хочешь знать, и в империалистическую войну было пришествие, и в гражданскую, и, как видишь, в эту войну я с вами. Я еще целых два года побуду с вами. — Погоди!.. — с испугом сказал Певцов. — Это значит, нам еще кровяниться и кровяниться? — Ну, — отозвался бог. — В таком случае, давай выпьем, по русскому обычаю, то есть с горя! С этими словами Певцов вытащил из сидора помятую зеленую фляжку и потряс ее возле уха: во фляжке жалко забулькал спирт. — На новое обмундирование в госпитале обменял, — сообщил Певцов, отвинчивая заглушку. — Справное было обмундирование, прямо сказать, конфетка. Ну, со свиданьицем… Певцов сделал глоток, пошлепал по-рыбьи ртом и передал фляжку богу. Бог выпил и не поморщился — но заплакал. — Эй, ваше преподобие, — окликнул его Певцов. — Ты чего это разнюнился, как невеста перед венцом? Бог махнул рукой, всхлипнул и отвернулся. — Ты вот удивляешься, — после трогательной паузы сказал он, — а я уже две тысячи лет как плачу без перестачи. — Чего же ты плачешь, скажи на милость?! Ведь, в общем, жизнь очень даже ничего, если бы не война… — Умные вы больно все, оттого и плачу. То есть такие вы получились у меня круглые дураки, что с вами нужно иметь железные нервы и каменное сердце! Вот уж действительно ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца… — Нет, ваше преподобие, ты от нас не отрекайся! — с сердцем сказал Певцов. — Хоть через эти… причинно-следственные отношения, хоть через что, а ты заводчик этому непорядку! Как говорит наш отделенный: дело в том, что от осинки не родятся апельсинки. Заварил кашу — теперь расхлебывай!.. |