Онлайн книга «Отвертка»
|
— Нормальные люди вряд ли стали бы махать топорами в абсолютной темноте. — Не тупи. Я имею в виду, что убийца был левшой. Он замахнулся с левой руки — потому топор и оказался справа. — Запиши — я дам тебе телефон гувэдэшника, который выдает лицензии частным детективам. Нельзя зарывать такой талант в землю. — Тебя не интересует разгадка этой истории? — Меня сейчас интересуют две вещи. — Какие? — Во-первых, стакан холодной воды. — А во-вторых? — А во-вторых, еще один стакан холодной воды. — Больше ничего? — Больше ничего. — Сволочь ты, Стогов. Я ведь помочь тебе хотел… — Помоги своему лечащему врачу. Назови всех девушек, с которыми у тебя была связь за последние полгода. — Это невозможно. За последние полгода у меня было больше ста девушек. Всех разве запомнишь? Я положил трубку. Рухнул лицом в подушку. В голове грохотали взрывы — девяносто в минуту. Болело, кажется, все — от затылка до кончиков пальцев ног. Плюс немного поташнивало. Я повернулся на спину и прислушался. К тому, что происходило внутри, прислушиваться было противно, и я прислушался к тому, что происходило снаружи. В квартире кто-то был. На кухне бубнило радио. В душе слышался плеск воды. Оторвать голову от подушки и сесть было все равно, как если бы я решил руками остановить Луну. После того как встал с кровати, я еще раз испытал, что именно чувствуют младенцы, только-только овладевающие искусством ходьбы. Похмелье — это всегда тяжело. Но когда похмельное утро начинается с неожиданностей — тяжело вдвойне. Как-то я проснулся оттого, что радио в комнате хорошо поставленным голосом проговорило: «Московское время — два часа дня. Передаем криминальную хронику. Вчера оперативники задержали на Московском вокзале двух оборотней…» Те полминуты, пока диктор не объяснил, что оборотнями на милицейском жаргоне называют преступников, переодевающихся в милицейскую форму, я физически ощущал, как седею. А сегодня Осокин со своими гипотезами… Теплая и мерзкая вода из-под крана была восхитительнее французских вин. Скрипя суставами, я натянул брюки и пошел в спальню. На стуле висели джинсы и футболка Дебби. На полу валялся ее распотрошенный рюкзак. Самой Дебби в спальне не было. Скорее всего, она уже отправилась в душ. Может быть даже успев перед этим попрактиковаться в русской грамматике: на полу рядом с кроватью лежала открытая книга. Кряхтя и чувствуя, как скачут перед глазами красные кони, я сел, поднял книгу и прочел: «…Его мутные глаза еще не видели, но он уже мог стоять, чуть пошатываясь на своих тонких дрожащих ножках, и частая дрожь морщила его блестящую шкурку…» Господи, спаси и сохрани! Что же это такое она читает? Уж не о моем ли сегодняшнем утре идет речь? Я повернул книжку обложкой к себе и прочел: «Феликс Зальтен. Бэмби. Глава 1. Рождение олененка». Тьфу! — Привет, ковбой! Она стояла в дверях. Мокрая, свежая, зеленоглазая. Мое старое полотенце, которое она прижимала к голой груди, не могло скрыть даже трети достоинств ее фигуры. Похмелье обострилось настолько, что об него можно было порезаться. Я почувствовал, что опять умираю от жажды. — Доброе утро, Дебби. — Все в порядке? Пульс и дыхание? Полотенце на лоб? Подкожную инъекцию витаминов? — А нету пива? Холодного? — Плохо? — Лучше бы я умер вчера… — Лучше бы ты что? — Ты, наверное, хочешь одеться? Я сейчас выйду. — Неловко просить тебя так напрягаться. — Ты ведешь себя как в дешевом кино. Не стыдно? — Как в дешевом кино? Посмотри на себя в зеркало. На выражении твоего лица нужно ставить гриф «Детям до 16…». Я встал, обошел ее и поковылял на кухню варить кофе. В раковине со времен какой-то из древних цивилизаций сохранилась пирамида грязной посуды. В нескольких стоящих на столе тарелках были набросаны окурки… горы окурков. Странно — вечерами, глядя на неустроенность своего быта, я ощущаю приливы чистой как слеза вселенской тоски. Зачем мы в этом мире, спрашиваю я себя и не нахожу ответа. С утра ничего подобного я не испытываю. Похмелье, ставшее традицией, не допускает абстрактных вопросов. Дебби тоже пришла на кухню. — Как ты живешь, Стогов? Нет, ну как ты живешь? Разве можно жить так, как ты живешь? Это же не дом, это помойка! — Ты можешь пройти и портить мое прекрасное утреннее настроение сидя. Она показала пальцем на один из моих лучших стульев: — На что я, интересно, сяду? Вот на это? Оно сейчас развалится. — А ты попробуй. Выглядишь ты вроде стройной. Не знаю, правда, сколько весит твое чувство юмора. Дебби посмотрела на меня. Не знаю, что во мне не понравилось ей больше — опухшая физиономия или дрожащие руки. Она молча вымыла нам по чашке, блюдцу и ложке и налила горячего кофе. — Пить-то хочешь? — Хочу. Пива бы сейчас. — Ты пьешь хоть что-нибудь, кроме пива? — Как-то раз я пробовал кока-колу. — Ты пьешь коку? Как ты можешь пить эту гадость? — Ну почему сразу гадость?.. Нормальный напиток. А что пьешь ты? — Я пью пепси. Не травить же себя кокой! — Между ними есть разница? Дебби посмотрела на меня с сочувствием. Мы молча допили первый кофейник, и Дебби намолола кофе для второго. — Знаешь, доктора говорят, что лучше всего от похмелья помогает хороший секс. По утрам секс получается наиболее эффективным. Я помычал в том смысле, что где это, интересно, она видела молодцов, которые в моем нынешнем состоянии были бы способны на эффективный секс? — Легче всего свалить все на похмелье. Ты, между прочим, и вечером был тот еще любовничек… — Я надеюсь, вчера ты не воспользовалась моим состоянием для того, чтобы… — Воспользовалась. — Ты хочешь сказать, что мы… — Естественно. — Врешь? — Естественно. Дебби засмеялась. Она-то чувствовала себя просто великолепно. — Что тебя так веселит? — Выражение твоего лица. — Я ведь и разозлиться могу! — Это не очень опасно. За окном по-прежнему лил дождь. — Это ты привезла меня вчера домой? |