Онлайн книга «Резиновый бэби»
|
– Мои пациенты глотают вилки, ложки и даже крышки от консервных банок! – Какой ужас! – А я в детстве деду всю лысину марками заклеил, пока он спал... – Правда? – Конечно, правда – люди проявляются по-разному... На запах кофе подтянулась мать. В трусах и майке. – Тебе халат принести? – Принеси, если не лень. Я потащилась за халатом и за рукав вытянула его из кучи, сваленной на кресле у ее кровати. У матери под глазами была размазана тушь. – Скажи, а почему ты не смываешь тушь на ночь? Это же вредно! – Я протянула ей халат. – Кто тебе сказал? Я видела в Интернете статью – большинство красавиц не смывали на ночь глаза... И оттого сохранили молодость! – Потом – так она похожа на Бриджит Бардо! – встрял Лунген. – А мне кажется, на болонку – знаете, такие белые, с ржавыми подтеками под глазами... – Это она от зависти... – Лунген обнял мать. Мать достала сигарету и затянулась, прикуривая. – Лунген, расскажи ей про вчерашние экзамены – я всю ночь смеялась. – Да брось ты! – У Лунгена в институте учится один спортсмен, большой чемпион, кажется, по плаванию, здоровый такой... – Ватерполист. – Ватерполист, ну, тащат его, конечно, изо всех сил. Так вот, он пришел вчера экзамен сдавать, вытягивает билет, а там написано – женские половые органы. Он покраснел, надулся и молчит. А экзамен у него дама принимала с другого факультета... Так вот он краснел-краснел, а потом выдавил из себя: «Она покрыта волосами...» Преподаватель, тетка, как разорется: мол, что это за объяснение, давай все по порядку, а не как в детском саду. Вообще – сидит, орет, требует! А Лунген, уставший, рядом принимает экзамен у другого студента, – поворачивается к ней и говорит тихо так: «Поставьте ему, пожалуйста, трояк!» – А педагогиня орет: «Как три! Вы с ума сошли! Три?! Да за что три?» А он так ей тихо-тихо: «Поставьте-поставьте, а то он сейчас скажет, кто она!» – Мать засмеялась. Я пожала плечами и пошла к себе. Я никогда не понимала мать – особенно сейчас... Как можно выбрать такого пустого циника – Лунгена с его полным, вечно недовольным лицом, когда тебя умоляет о любви такой положительный и богатый господин Проторов! Он возглавляет кучу каких-то компаний – у него «Бентли», и я уже рассказала о нем своим подругам! Вечером все смотрели «Основной инстинкт». Я сидела злая, сорвались мои планы: должна была идти на джаз, но мне позвонили, сказали, что перепутали число и концерт будет через неделю, – а я полдня укладывала волосы. Как только в фильме герои-любовники разделись и повалились в постель, будто два раненых солдата, вошла бабуля – протащила тапки через гостиную, почти уперлась в телевизор, уставилась на экран, долго пыталась понять, что за пыхтящие куски тел движутся на экране, поняла, в сердцах махнула рукой и пошла в спальню. Остановилась на пороге: – Дайте мне снотворное быстрее, пока я не заснула! Лунген мерзко рассмеялся. * * * Мать улетела с концертом в Лондон. Я старалась меньше бывать дома – надеялась, что Лунген съедет к себе, но он жил у нас и каждое утро гремел кофемолкой. Однажды я даже спросила его, почему он не ночует у себя, на что он нагло заявил, что отсюда ему гораздо ближе ездить до работы! Он был верен себе. И тут произошло то, чего мы больше всего боялись. Утром, часов в десять, когда Лунген уже уехал в свой институт, я услышала, что что-то такое упало в коридоре. Видимо, бабуля наткнулась на что-то, и это что-то – упало... Было ужасно лень вставать, и я, перевернувшись на другой бок, еще сколько-то проспала. Потом сквозь сон я услышала слабый стон и какой-то писк. Потом еще и еще. Бабуля лежала около двери в ванную и плакала. Я попыталась ее приподнять, но она начала так жалобно кричать, что я испугалась... Положила ей под голову свернутое полотенце и бросилась искать телефон. Проторов сразу же поднял трубку и выслушал мои полусвязные всхлипывания. – Думаешь, перелом? – Точно что-то с ногой! А если шейка бедра? Ужас! – Но ты уверена, что это перелом? Ты же не знаешь... – Так нужно на рентген, чтобы знать! – А может, это просто растяжение? Насколько ты уверена, что это действительно так серьезно? – Я не знаю... – Может, ничего страшного? – Но... – Может, просто ушиблась... Насколько, ты думаешь, это серьезно? Тут запиликала вторая линия – и я, надеясь, что это мама, переключилась. Но это был проклятый Лунген... – Как там дела у моих девочек? – Одна из твоих крошек упала и теперь рыдает как... И я не знаю, что делать! А скорые в этих пробках идут по сорок пять минут минимум! – Дай ей обычное обезболивающее – я сейчас буду! Он влетел в квартиру минут через десять. Завернул бабулю в одеяло и понес. От моей помощи отказался. В окно я видела, что он осторожно, как ребенка, укладывает ее на заднее сиденье залитой грязью машины. Бабулю привезли обратно на больничной машине. В гипсе. Сделали укол – она уснула. Объяснили, что это, слава богу, не шейка бедра, а раздроблена коленная чашечка, что сейчас ей нужен покой и при правильном уходе с ней все будет хорошо. Я даже не спросила про Лунгена – я поняла, что он поехал оттуда в свой институт. А вечером позвонила мать и плача рассказала, что Лунген умер сегодня в той больнице, куда возил бабулю. Он недавно перенес операцию на сердце, что-то там у него было с клапаном, и ему нельзя было поднимать тяжелое, а в больнице он таскал бабулю с первого этажа на четвертый и по кабинетам, так как инвалидные кресла – страшный дефицит и на всех не хватает. Перед смертью он шутил и передавал привет девчонкам. Мать прилетела на следующий день... Весь день молчала и только к вечеру рассказала, как Лунген хотел переехать в ее отсутствие к себе – но она уговорила его остаться, чтобы приглядывать за нами. Так как мы – смысл всей ее жизни... А потом мы втроем сидели на кухне и слушали его кофемолку. То есть сидели мы с мамой, а бабуля лежала рядом на оттоманке, которую перетащили из маминой спальни. У матери, как всегда, под глазами была тушь... И когда она говорила, кривились вниз губы. – Я его спросила однажды: «Лунген, а почему ты все умеешь?» А он: «Потому что у меня викинги в роду. А потом, я два года в общаге жил. Вот и... Например, знаешь, как многому меня научили наши яростные монголы? Они мыли голову стиральным порошком, страшно пили и со всеми дрались... И еще помню горделивого, высокого и тонкого принца из какого-то маленького африканского королевства, который тоже на первых порах со всеми не ладил, но потом запил, и все утряслось...» |