Книга О красоте, страница 94 – Зэди Смит

ОЧЕНЬ

ВЫНУЛ ЧАСЫ ИЗ ЖИЛЕТНОГО КАРМАНА

АПЕЛЬСИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ

ВЫПЕЙ МЕНЯ

Он прочел несколько строк. Не пошло. Стал смотреть картинки. Невмоготу. Закрыл глаза. Следующее, что он почувствовал, — мягкая тяжесть, опускающаяся на кушетку рядом с ним, и прикосновение ладони. Лампочка на веранде заливала комнату янтарным светом. Кики взяла книгу у него из рук.

— Фу, чушь заумная. Останешься спать здесь?

Говард приподнялся. Выковырял из уголка глаза желтый спекшийся комочек.

— Который час?

— Дело к ночи. Дети уже вернулись. Не слышал?

— Нет.

— Рано вернулся? Жаль, что не предупредил, а то бы я попросила выгулять Дока.

Говард подобрался еще выше на кушетке и взял ее за запястье.

— Бокальчик на ночь? — хотел сказать он, но вышел только хрип. Пришлось повторить.

Кики отрицательно покачала головой.

— Кикс, ну давай, а? Один-единственный.

Кики прижала ладони к глазам.

— Говард, я правда устала. Утомительный выдался вечер. Да и поздновато уже.

— Прошу, дорогая. Всего один.

Он открыл стоящий возле стереосистемы шкафчик с напитками и бросил на жену умоляющий взгляд. Кики, собравшаяся было уйти, вздохнула и села обратно. Говард принес два бокала для бренди и бутылку амаретто — любимого ликера жены, и та нехотя кивнула, одобряя его выбор. Говард уселся рядом.

— Как Тина?

— Тереза.

— Тереза.

Ответа не последовало. Говард почувствовал, как жену трясет от безмолвного гнева. Кики побарабанила пальцами по кожаной обшивке кушетки.

— Ну, разумеется, она рвет и мечет. Карлос — тот еще гаденыш. Уже нанял адвокатов. А Тереза даже не знает, к кому он ушел. Ну, и так далее. Малыши — Луис и Анжела — ходят как в воду опущенные. Похоже, дело идет к суду. А смысл? Все равно у них нет денег, нечего делить.

— А! — только и нашелся сказать Говард.

Он налил амаретто и, подав ликер Кики, потянулся чокаться. Кики с прищуром посмотрела на Говарда и повисший в воздухе бокал, но все-таки чокнулась.

— Вот так. Еще одна пара, — сказала она, глядя на виднеющийся за стеклянными дверями силуэт ивы. — В этом году все расходятся. У всех так, не только у нас. С лета уже четвертый случай. Как костяшки домино — хлоп, хлоп, хлоп. Видимо, каждому браку отпущен определенный срок. Грустно.

Говард порывисто наклонился к ней, но промолчал.

— И, что еще хуже, предсказуемо. — Кики вздохнула. Скинула туфлю и, вытянув ногу, провела пальцами по спинке Мердока.

— Нам нужно поговорить, Говард, — сказала она. — Я так больше не могу. Давай поговорим.

Говард закусил губы и посмотрел на Мердока.

— Давай, но не сейчас.

— Но нам надо поговорить.

— Я не против. Но не сейчас. Пожалуйста.

Кики пожала плечами и снова стала гладить Мердока. Подобралась большим пальцем к собачьему уху, поставила его торчком. Свет на веранде погас, и они погрузились в обычную для пригорода темноту, лишь в кухне одиноко светилась маленькая лампочка под вытяжкой.

— Как прошел твой ужин?

— Неловко.

— Почему? Там была Клер?

— Нет. Это вообще не…

Они опять замолчали. Кики шумно выдохнула.

— Прости. Так почему неловко?

— Выступал хоровой клуб.

В полумраке он различил ее улыбку. Кики отводила глаза, но улыбалась.

— О Боже. Не может быть.

— В полном составе. В золотых жилетах. Окончательно разулыбавшаяся Кики понимающе

закивала.

— Они пели Like a Virgin? {47}

— Нет, песню U2.

Кики задумчиво намотала на руку уголок шали.

— Какую?

Говард назвал. Кики, хмурясь, допила ликер и налила еще.

— Не припоминаю. Напой.

— Напеть, как она на самом деле звучит или как они ее пели?

— Уж вряд ли это было ужаснее, чем в тот раз, помнишь? Я тогда чуть не лопнула от смеха.

— Да, в Йеле, — сказал Говард. В их семье он отвечал за даты, имена, названия, хотя считал это типично женской чертой. — На ужине в честь Ллойда.

— Ага. Соул в исполнении белого — это жестоко. Пришлось выйти: я хохотала до слез. Из-за того случая он до сих пор разговаривает со мной сквозь зубы.

— Ллойд — напыщенный осел.

— Что есть, то есть… — задумчиво сказала Кики, вертя в пальцах ножку бокала. — Но все-таки мы с тобой в тот вечер вели себя, как поросята.

Где-то завыла собака. Говард чувствовал, как Кикино обтянутое плотным зеленым шелком колено касается его колена. Интересно, а она заметила?

— Так вот, сегодня было хуже, — сказал он. Кики присвистнула.

— Хуже, чем в Йеле? Да ладно заливать!

— Хуже.

— Ты уж прости, но я не верю.

Своим приятным мелодичным голосом Говард затянул песню, очень точно копируя манеру исполнения «хористов».

Кики стиснула зубы. Ее грудь заколыхалась. Кики сдавленно захихикала, потом, не выдержав, запрокинула голову и разразилась хохотом.

— Ты нарочно так воешь!

Не прекращая петь, Говард отрицательно помотал головой.

Кики погрозила ему пальцем.

— А движения? Без них не то впечатление.

Не прекращая петь, Говард встал и повернулся к ней. Сначала он стоял неподвижно: надо было продумать движения и сообщить их плохо повинующемуся телу. На мгновение он даже запаниковал: замысел и воплощение никак не хотели стыковаться. Внезапно все срослось. Тело поняло, что от него требуется. Говард крутнулся вокруг своей оси и прищелкнул пальцами.

— Ой, перестань, замолчи! Не может быть! Ой!

Сотрясаясь всем телом, Кики упала на подушки. Говард увеличил темп и звук, продолжая выписывать ногами все более уверенные и замысловатые кренделя.

— Бог мой! И что ты сделал?

— Сбежал, — скороговоркой ответил Говард и снова запел.

В цокольном этаже открылась дверь в комнате Леви.

— Эй, вы! Потише! Тут люди пытаются поспать.

— Извини! — прошептал Говард.

Все еще посмеиваясь, он сел и поднес бокал к губам. Он надеялся, что Кики побудет с ним еще, но она встрепенулась, словно вспомнив о незаконченных делах. Она тоже продолжала смеяться, но счастливые нотки в ее смехе стихли, и он стал похожим на стон. Легкий вздох. Тишина.