Онлайн книга «Свое счастье»
|
— Феликс, это я. Голос загорелся, расплавился: — Магда, милая, как я рад! — Что ты сейчас делаешь? — Ничего. Жду тебя. Приходи сейчас. Слышишь? — Я не о том. Видишь ли, Картузов… — Так я и знал! Что за манера всегда говорить о работе? Нет других тем? Нам с тобой нужно в конце концов объясниться. Приходи, честное слово, я тебя не трону. Только поговорим. Имею же я на это право, черт возьми? После того, что было? Магда положила трубку. …После того, что было? Была одна ночь. Одна-единственная. Не надо было и ее. Сама виновата. Как ему объяснить? Нечего и пробовать, бесполезно. Телефон зазвонил. Она не подошла. Незачем. Несколько звонков опять, и все смолкло. Вспомнила о Соне, и, как всегда при мысли о дочери, ее обдало горьким теплом. Бедная девочка! Много ли мы общаемся? Сказала: приду пораньше, и вот… Она погасила верхние лампы; в лабораторию, чуть обождав, вошел лунный свет, и тени листьев задвигались по полу. Судя по ним, на улице было ветрено. Вышла. Картузова, слава богу, не было. У выхода пожилая дежурная в суконной куртке решала кроссворд. Магда повесила ключ. — Что так поздно-то? — спросила дежурная. — Ан не наработалась?.. У тебя с кибернетикой как? — Да ничего, — неуверенно сказала Магда. — А что? — Слово: десять букв, первая «и», последняя «я», в середине «фе», основное понятие кибернетики? — Информация, — быстро ответила Магда. — Подходит, — сказала дежурная. — Я про кибернетику не люблю, я про артистов. Я всех артистов наизусть знаю. И по кино, и по телевидению… А на улице и впрямь было свежо, ветрено. Луна кувыркалась среди облаков. Магда шла, вдыхая сырой, родной воздух. Шла сквозь ночное мигание города, цепочки огней, смену зеленых и красных сигналов. Машины проносились, шурша шинами по асфальту, и, удаляясь, щурили красные глаза. Широкий мост перенес ее на ту сторону Невы; вода под ним текла темно, неслышно, холодно. Отражения огней были как золотые гвозди, вколоченные в реку; чуть размытые, они дрожали, стремились, текли. Любимая, холодная, темная вода. Феликс, южанин, этого не понимает. В ту ночь уговаривал уехать отсюда, начать новую жизнь. А для нее эта сырость, эти дожди, эта Нева, эти мосты — непокидаемы. Вот и дом, старый, петербургский, с каменными тумбами у ворот. Черная лестница. В новых домах черных лестниц давно нет. Поднялась, отперла дверь, вошла. У порога стояла Соня, тонкая, высокая, бледная, с траурными черными глазами, этакий квартирный фантом. — Почему не спишь? — Мамочка, ты же обещала прийти пораньше, — упреком на упрек ответила Соня. Тонкий голос с интонациями шестилетнего ребенка звучал странно в устах такого высокого существа. Долговязая девочка, жертва акселерации, она была почти на голову выше матери. Читать нотации, глядя снизу вверх, было противоестественно; сподручнее было оправдываться, что Магда и сделала: — Сонечка, ты должна понять: я на работе, мало ли что могло меня задержать! — А зачем обещала? Это нечестно! Соня захлопала длинными ресницами, на которые уже выкатывались слезы. — Только не плачь, маленький. Я тебя прошу. — Хочу и плачу. Имею право. Ты меня обманула. — Ну ладно, плачь. Но только в бутылочку. — Ох да, совсем забыла. Соня побежала, нескладно выбрасывая длинные ноги. Магда сняла пальто, вошла в комнату. У стола сидела Соня с аптечным пузырьком в руке. — Это нечестно! — сказала она, обращаясь ко всему миру. — Как только взяла бутылочку, плач прекратился. Буквально ни одной слезы! — Что поделать? Следующий раз наплачешь. У них с Соней был уговор: плакать только в бутылочку, а когда наберется полная, мама даст за нее три рубля. Такой суммой Соня еще никогда не владела и плохо представляла себе, как ее можно истратить. Она разглядывала бутылочку на свет: — А куда делись прошлые слезы? — Наверно, высохли. — Это нечестно. Плачешь, стараешься, а они высыхают. Давай по-другому договоримся: я наплачу, измерим сколько, и когда в сумме наберется бутылочка, ты мне дашь три рубля. Договорились? Интересно, сколько в ней кубических сантиметров? Соня жила в странном мире мер — линейных, квадратных, кубических, в мире минут, секунд и терций, градусов и их долей. Это ей заменяло старинный сказочный детский мир, где волшебные принцы целовали в уста спящих красавиц… Она принесла графин с водой, маленькие весы с набором разновесок. Началось наливание. Слезы были забыты: никак не удавалось попасть струей воды в горлышко. Вскоре мать и дочь хохотали, наливая и разливая воду. Наконец удалось и налить, и взвесить. Странное дело: пузырек с водой весил двадцать граммов, а без воды — двадцать пять. Этот парадокс ничуть не смутил Соню: — Вес воды — минус пять граммов. Значит, объем — минус пять кубических сантиметров. — Сонюшка, это же абсурд. Объем отрицательным не бывает. — Почему? Все бывает отрицательным. «Боже мой, до чего же их приучают формально мыслить, — думала Магда, — эти множества с первого класса… Отрицательный объем уже не вызывает сомнений. А может быть, в ее мире отрицательный объем — нечто вроде волшебного принца?» — А бабушка спит? — спросила она, чтобы сменить тему. — Нет. Письма читает. Расстраивается, — Соня посмотрела на часы, — уже два с половиной часа. Я засекла. Магда стукнула в дверь соседней комнаты. — Ты, Машенька? — спросил голос. — Я, Софья Николаевна. — Войди. Тебе можно. За столом сидела еще нестарая, красивая, снежно-седая женщина с такими же, как у Сони, траурно-черными глазами. Перед ней лежали стопки писем. — Машенька, если бы ты знала, читаю, пытаюсь осмыслить свое прошлое… В чем я была виновата? Черные глаза поплыли, совсем как у Сони. — Ни в чем вы не были виноваты. — Может быть, если бы я воспитала его иначе… — Говорят, дело не в воспитании, а в генах. Не мучьте себя. Уберите-ка в стол ваши реликвии и пошли пить чай. Я с работы принесла эклеры, совсем свежие, тают во рту. Проза жизни помогла. Софья Николаевна уже улыбалась, вытирая глаза. Услыхав про эклеры, Соня закричала «ура!» и побежала ставить чайник. Такие ночные пиры они себе иногда позволяли. За столом говорила больше всех Соня — сама себя перебивая, но вдохновенно. — Мамочка, ты когда-нибудь видишь сны не от себя, а от другого лица? — Кажется, нет. |