Книга Апрельская ведьма, страница 76 – Майгулль Аксельссон

— Смотрите, легкие можно застудить!

Викинг, ухмыльнувшись, подмигнул ей:

— Ну и что. Я верю в жизнь после смерти

Маргарета смущенно хихикнула и, обхватив плечи руками, потопала туфельками, чтобы согреть онемевшие ноги.

— Сама-то я, как видите, в пальто...

— Да. Но в туфлях.

— Просто у некоторых такая привычка: ничему до конца не верить. Даже температуре воздуха.

Наступило молчание. Северное сияние над их головами разошлось не на шутку.

— А это, наверное, здорово — верить? — спросила Маргарета. — Это упрощает жизнь?

Викинг с легким вздохом скрестил руки на груди.

— Корректным ответом будет «нет». Вера, строго говоря, не является ни способом получения удовольствия, ни средством упрощения жизни.

Маргарета ждала продолжения, но он больше ничего не сказал. Пришлось пробиваться дальше самой.

— А какой настоящий ответ? Некорректный?

— Настоящим ответом будет «да». Верить — это здорово. Это делает жизнь проще. Дает доступ к иному языку. — Он обернулся и, прищурясь, посмотрел на нее. — Я не ошибусь, если предположу, что вы — заблудившийся гуманитарий?

Маргарета рассмеялась:

— Пожалуй. Только заблудившийся — скорее, чем гуманитарий. Если я понятно говорю...

— Нет. Как вас занесло в физику?

Маргарета глубоко затянулась. Рассказать? Нет. Можно, скажем, с ним переспать, если до этого дойдет, но рассказать про параболоиды в Тануме — никогда. Есть же, в конце концов, границы...

— Э-э, — протянула она. — Знаете, как оно было в семидесятые. Физиком никто не хотел быть, все рвались в социологи. Так что на естественно-научные специальности брали всех, кто подвернется... Вот я и подвернулась. Я, собственно, думала стать археологом.

Прислонившись к стене, она загасила окурок о туфлю, мгновение пепел черной точкой лежал на светлой коже, потом распался, и темные хлопья упали на снег.

— Гравитация, — хихикнула Маргарета, — и тут тоже...

Викинг вопросительно поднял брови, но ничего не сказал. Маргарета выпрямилась и, сунув руки в карманы, втянула шею и подбородок под воротник.

— Могу ли я со своей стороны предположить, что вы совершили квантовый скачок? — спросила она. — Из класса в класс?

Он поспешно улыбнулся:

— Ну да. Папаша был лесорубом. А вы?

— Ясное дело. Мама была социальным работником, пока не стала домохозяйкой.

— Ага, — отозвался Викинг. — И что же, вы увидели или узнали что-нибудь новенькое, пока перепрыгивали?

— Да так, кое-что, — усмехнулась Маргарета. — О том, что нам досталось и чего не досталось.

Викинг с размаху захлопал себя руками по бокам, пар от дыхания клубился возле носа, как белый плюмаж.

— Самоуверенности, верно? Этой, испускаемой каждым человеком: ты — это норма, а все остальные — исключения из нее? Да, у нас ее нет. Как и уверенности, что тот, кто рожден богатым, достоин богатства, в то время как другие достойны той нищеты, которая им дана по рождению.

Маргарета криво усмехнулась:

— Вы забыли про плюсы. Свободу. У нас есть свобода, которой у них не будет никогда.

Викинг сунул руки под мышки. Он начал мерзнуть и забыл про северное сияние.

— Может быть.

— Это особенно заметно по женщинам, — продолжала Маргарета. — Жалко смотреть...

Викинг принялся прыгать с ноги на ногу, продолжая прятать ладони под мышками.

— В каком смысле?

— Они до ужаса воспитанные. Никогда не повышают голоса. Никогда не хохочут во все горло. Не бегают. Не лазают. Не фантазируют. Только знай себе сидят сжав коленки и надеются, что никого не побеспокоили. Какие-то полумертвые.

Викинг, не переставая прыгать, словно заглянул куда-то внутрь себя.

— Да, — сказал он, — тут вы, пожалуй, правы. Это и мужчин касается. Принадлежность к имущему классу накладывает требование единообразия. К пролетариату, впрочем, тоже.

Тут запрыгала и Маргарета, она тоже замерзла, а спускаться вниз не хотелось. В кои-то веки можно честно поговорить с честным человеком. Их ноги выбивали в такт чечетку на крыше.

— Однако мы, путешественники из класса в класс, свободны, — сказала она. — Мы все разные. И в этом наш ресурс.

Вздох Викинга облачком повис на губах.

— Не знаю. Иногда, наверно, приятно ощущать свою принадлежность как что-то очевидное и не требующее рассуждений.

Маргарета закрыла глаза и задумалась, продолжая прыгать.

— Нет, — наконец сказала она. — Приятно как раз этого избежать.

— Значит, никаких минусов вы не видите? Свобода и только?

Маргарета перестала прыгать и крепко обхватила плечи руками. Викинг тоже остановился, тяжело дыша.

— Нет, почему же, — ответила Маргарета, — один минус есть. Только я не способна разобраться, что это — психологическая проблема личного порядка или следствие квантового скачка. Я лишилась доверчивости. Никому не могу довериться.

Викинг мгновение пристально смотрел на нее, а потом тоже обхватил себя руками.

— Доверчивости? — переспросил он. — Не вижу для нее никаких оснований.

— Вы тоже никому не доверяетесь?

Викинг открыл дверь, жестом погоняя ее в тепло.

— Я доверяюсь Богу, — сказал он. — Но людям? С какой стати доверяться людям? Они способны на все, что угодно.

* * *

Здание полиции Норчёпинга торчит на Северной Променаден, словно восклицательный знак. Маргарета видит его уже издали, но, подъехав, вынуждена сделать еще два оборота по круговой развязке, соображая, куда припарковаться.

Норчёпинг в своем репертуаре. С неба по-прежнему льется свет, отдающий латунью, вдоль улиц все так же гремят трамваи, а горожане торопятся так же, как и тридцать лет назад. Она обожает этот город. Тут ни в малейшей степени не ощущается той тошнотворной праведности, которая в Кируне временами доводит ее до исступления. Пожалуй, бросит она всю эту бумажную жвачку и переберется сюда и, используя свое педагогическое образование, устроится адъюнктом в какую-нибудь гимназию и заведет любовника. Крестьянина, пожалуй, с шершавыми щеками и уходящими в почву Эстергётланда глубокими корнями. Что-то в этом есть. Или, может, пойти по стопам Хубертссона и отправляться каждый четверг на вполне благопристойные танцевальные вечера в «Стандард-отель». Чтобы потом каждую пятницу расхаживать с улыбкой сытого Чеширского Кота. В точности как Хубертссон.

Но увы. Не получится. Тот, кто рос в доме Тети Эллен, не может бросить бумажную жвачку, он обязан завершить то, что начал. С Маргаретиной диссертацией получается та же история, что и с салфеточками, которые она когда-то начинала вышивать, — хоть ты и знаешь, что результат окажется плачевным, а довести проект до конца придется. Так велела Тетя Эллен. Или Бог. Или Управление высшего образования.