Книга Иные измерения, страница 33 – Владимир Файнберг

— Надо, — подтвердил я.

— Попробуйте же баклажанную икру, варенье, — почему-то засуетились Оля и Настя. — Нам наши мамы прислали. Домашнее. Из Горловки.

Выяснилось, вся троица с Украины. Кончали одну и ту же школу. Вместе участвовали в самодеятельности, в местном КВН. В Москву привлекло то, что операторы строительных кранов получают относительно высокий заработок, обещание в отдалённом будущем постоянной московской прописки и жилья. Пока что они проходили производственную практику и ютились в общежитии при ПТУ.

— Девочки, а как же вы залезаете в подоблачные выси?

— Постепенно. По лесенкам.

— Лифта нет? Кажется, видел в кино американский кран с лифтом. Они удивились моей наивности.

— Какой там лифт! Пока долезешь до кабины…

— А как же зимой? Там наверху, наверное, ветер раскачивает, в кабине холодно… А если, извините, приспичит в туалет?

Я глядел в их смеющиеся глаза и почувствовал себя старым. В самом деле, я был старше каждой из этих отважных созданий больше чем в три раза.

— Как вы одеваетесь, когда лезете наверх?

— Выдают телогрейки и ватные брюки.

— Не женское это дело, — сказал я.

Тут-то и стало понятным, что их ко мне привело. Каждая мечтала выскочить замуж. Пришли посоветоваться. У каждой была своя история.

Первой начала исповедоваться беленькая, бледненькая Оля. Оказалось, беременна. На втором месяце. Родители в Горловке сойдут с ума, если узнают. Парень, от которого она зачала, о ребёнке мечтает, её любит.

— Слава Богу! — вырвалось у меня. Я уж подумал, что сейчас встанет вопрос — делать или не делать аборт?

— Его зовут Габриель, — продолжала Оля. — Девочки его знают. Конголезец. Из Африки. Кончил сельхозакадемию имени Тимирязева, уезжает на родину, хочет на мне жениться, забрать с собой. А я боюсь.

— Значит, дело за вами?

— Не знаю, как быть.

— Я тоже не знаю, Оля. Если жить без него не можете — валяйте. Хорошо бы свозить его в Горловку, познакомить с папой-мамой.

— Ой, что вы! Увидят, что негр — с ума сойдут!

— Опять «с ума сойдут»! У этого Габриеля есть там родители? Чем занимаются?

— Отец водит поезд по узкоколейке в джунглях. Недавно подстрелил гориллу, переходившую через рельсы. Они её съели!

— Да, Олечка… Что ж, будете со своим Габриелем светом в тёмном царстве. Я серьёзно. Если будет такая цель, все оправдается… — И я обратился к пухленькой Насте. — А ваши как дела?

— Нормально. Хочу быть крановщицей и буду. Нравится там, на высоте. Я маленькая, кран такой великан, и он меня слушается. Знаете, дома в Горловке мама больная и отец забойщик, инвалид после аварии, да ещё пятеро моих младших братьев и сестёр. Придётся помогать.

Я перевёл взгляд на Наташу Иволгу.

Она как бы невзначай прикрыла нижнюю часть лица ладонью с наманикюренными, малинового цвета ногтями, сказала:

— Через неделю творческий конкурс в «Щуку». Попробую пройти. Не получится — успею подать на актёрский во ВГИК или в училище МХАТ. Хочу стать артисткой.

—«Щука», если не ошибаюсь, при театре Вахтангова? Что же вы там будете показывать?

— Нужно прочесть басню или стихи, какой-нибудь монолог, отрывок из прозы…

— Выбрали?

— Вообще, да. Хотите послушать?

Я внутренне съёжился. Представил себе, как при отсутствии передних зубов станет она сейчас шепелявить. Попытался отвертеться.

— Наташа, я ведь не по этому делу… Но она уже стояла у стола, декламировала:

— Басня Крылова «Ворона и лисица»! «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра. На ель ворона взгромоздясь, позавтракать совсем уж было собралась, да призадумалась…» — Наташа приставила указательной палец к виску, изображая, как призадумалась ворона.

— Понятно. — Хотя шепелявости не прослушивалось, это было полное безобразие, детский сад. — Что вы ещё приготовили?

—«Песня о буревестнике» Горького! — и она тут же начала завывать, взмахивая руками: «Над седой равниной моря гордо реет буревестник…»

Я понял, что её горизонт ограничен школьной программой, актёрская практика — провинциальной самодеятельностью… Не хотелось обижать красотку при подругах, то восторженно взирающих на неё, то испытующе — на меня.

Наташа исполнила произведение Горького до конца. В кухне повисла тягостная тишина.

— Наташа, какого рожна вы привязались к этим птицам? — наконец выдавил я из себя. — Неужели не понимаете, каждая вторая конкурсантка будет читать на экзамене ту же «Ворону и лисицу», изображать того же буревестника? Попробуйте ошеломить комиссию хотя бы каким-нибудь новым, неожиданным репертуаром.

— Каким? — с готовностью спросила она.

Так я угодил в собственные силки. Пришлось пообещать, ввиду ограниченности сроков, за сутки подобрать ей новый репертуар.

Девушки вымыли посуду и ушли.

Оставшись один, я, вместо того чтобы приняться за написание рецензии, стал оглядывать книжные полки.

«Что ей посоветовать? Монолог Офелии? Да она Шекспира в руках не держала. Сказку Чуковского «Тараканище»? Чего доброго, станет изображать бегемота и все упоминающееся там зверье… Чем этой провинциалочке прошибить сердца членов приёмной комиссии?»

Наутро пришло неожиданное решение. Я понимал, Наташа должна идти ва-банк. Терять нечего. Всё равно не примут. Но мной овладел непонятный азарт. Я решился не только предложить ей новый материал, но и попробовать научить её хоть с минимальной выразительностью донести до слушателей смысл.

Когда она вечером примчалась, я дал ей выучить одно из моих собственных неопубликованных стихотворений и отрывок из книги А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ».

Пришлось заниматься с ней всю неделю вплоть до понедельника — судного дня, творческого конкурса в театральном училище имени Щукина.

Перед тем как уйти в воскресенье, она подошла к окну и, стоя ко мне спиной, вдруг расплакалась. Я почему-то заподозрил, что сейчас последует признание в любви. В подобных ситуациях так часто бывает.

— Я вас обманывала, — услышал я прерывающийся от рыданий голос. — У меня эпилепсия. Зубы разбила во время приступа. Никто не гнался. Просто упала на платформе, хорошо, не на рельсы… Как вы думаете, примут меня с такой болезнью? Нужна медицинская справка, а кто мне её выдаст?

— Давно с тобой это?

— С тех пор как была любовницей одного ювелира… Он извращенец, бил. Когда приступ, прикусываю язык. Говорят, можно умереть… Как вы думаете, примут?

0 Час от часу был нелегче с этой Наташей Иволгой.

2 — Сначала пройди конкурс. Лечишься? Нужно лечиться. Не может быть, чтобы сейчас такую болезнь не излечивали. Вот, выпей воды. Успокойся, пожалуйста. Езжай в общежитие, выспись. На экзамене нужно быть свежей, победительной, ясно? Теперь забудь все, чему я тебя научил. Просто вложи им в головы смысл того, что будешь читать. Я по думал о том, что неминуемый провал может стать поводом для приступа, и корил себя за то, что ввязался в эту историю.