Онлайн книга «Новый американец»
|
– Но в моем договоре нет этого. Я уже заплатил тысячу за аренду участка. Тут все были мачо. Они стояли у дороги в своих тевтонских касках, среди «харлеев», пили пиво. Друзья Карла. Он сидел за дощатым столом у будки и выправлял какую-то бумагу. Аккуратно подстриженный, под газон, с рельефной мускулатурой, обтянутой белой футболкой с черными рукавами, Карл поднялся и медленно пошел к машине на своих балетных ногах, невозмутимый, как бюст Тиберия. – Pull over, I am sо tired for such overning discussions [52] . Пришлось съехать на обочину, тем более что из-за поворота выскочил черный «коди», в окне которого объявилась старуха Эдна с сотенной наготове, которую тотчас обменяла на два красных браслета. – Напоминает Бухенвальд, – прокомментировала Нинок, – только там номера вместо браслетов. – Эй, Мойшке, – сказала старуха Эдна на языке идиш, пристегивая браслеты на запястье себе и спящему Говарду, – ты знаешь, как горит пластмассовый трейлер? Как свечечка. В прошлом году один такой залупался на этом месте и остался без своего Номада. Как свечечка. Дай ему сто баксов, зато ты можешь не запирать свой «аргоси». Зато вокруг ни одного черного. Зато… И она растворилась в темноте, где светились светляки, будто невидимые солдаты ходили и курили в лесу. Видимо, он необходим, этот хищный элемент мира, как цезий в менделеевской таблице или кальций. Они стояли у дороги и молча пили пиво среди мотоциклов марки «харлей». Друзья Карла. – Дайте мне ваши водительские права, – невозмутимо сказал Карл, – а завтра обменяете их на девяносто баксов. – Х… с ним, – сказала по-русски Нинок, – я устала драться, я просто устала… – И протянула свои права. Вся долина была уставлена трейлерами и трейлерочками. У придорожного костра два ковбоя ритмически массировали чашками ладоней певучую кожу тамтамов. Их полосатый тигровый зверь, помесь дога с терьером, крался за бурундучком. У каждого костра пели скрипки, гитары, банджо. – Нинок, плюнь в очи тому, кто скажет: Америка – «мани ориентед» [53] . В этой долине больше поэтов и композиторов, чем во всем совке. – Ведь это в сущности американские Окуджавы, Высоцкие, Визборы и Кимы, – подтвердила Нинок. Они подняли окна своего «аргоси», впустив горный воздух вместе с песней двух банджо: I am alone in the World, I am alone in the World… Пели два тенора и два банджо на острове, посреди Делавера: O my Saviour take me home, O my Saviour take me home [54] . Они слушали, и все не могли уснуть, покуда не угомонилось. А когда угомонилось, их «аргоси» стал как банджо. Поднятый дюралевый люк на крыше пел под утренним дождем, как звонкая мембрана. Они слушали шорохи листьев, шаги енота в траве, дробь дождевых капель по округлой дюрали. Утром прикатил Денис. – Ну зачем ему это, Денис? – Для него власть слаще оргазма. – Но ведь это несправедливо, – возмущалась в окно Нинок. – Незаконно и несправедливо. – Попробуйте отыскать справедливость в глубине океана, мэм, где все пожирают друг друга. Разве все мы не оттуда? – А кто это пивное брюхо с ним? – спросил Нюню. – Двести татуировок. Из них сто пятьдесят – свастики. Сам считал. – И почему всюду ненависть, ненависть, ненависть? – повторяла сквозь сетку окна Нинок, остукивая лицо кончиками пальцев. – На ненависть нужно так много энергии. У меня просто нет энергии на ненависть. Наверное, потому, что у меня низкое кровяное давление. – Неужели они так со всеми, Денис? – поинтересовался Нюню. – Они обложили данью только евреев. «Джентайлз» с той стороны free of charge. – What fuck is going an? [55] – возроптала Нинок. В Денисовом уоки-токи что-то зашипело, потом там обнаружился гневный голос Карла: – I dont eat shit from nobody [56] . – Он заплатил, только что заплатил, – прорычал Денис и выключил уоки-токи. Бледная тоненькая Нинок вышла в халатике, держа за уголок сложенную пополам сотенную. – Разве вы не слышали, мэм, вы уже заплатили. – Спасибо, милый Денис. Cod bless you, – сказала со слезами в голосе Нинок. – Мы так тяжело трудимся за эти деньги, гипотония с гипертонией. Денис протянул ей ее водительские права и два красных браслета: – Не забудьте пристегнуть, мэм. – И, постучав по зубам серебряной дробиной, развернулся и укатил. Сытые, ярко одетые люди в легких алюминиевых креслах пили пиво. Неподалеку жарилась свинья на вертеле, вкусно дымились цыплята на барбекю. Так средневековые бароны приглашали в свои замки странствующих менестрелей и слушали их песни, покуда жарилась дичь. И кто-то как будто специально запустил в долину множество детей. Для восторга и радости. Растроганная Нинок не удержалась и поцеловала одну маленькую девочку с ямочками и вьющейся гривкой в медовую макушку: – You are so sweet [57] . Другая девочка, лет десяти, в джинсиках и маечке, толстоносенькая, с индейскими раскосыми глазами, вбежала на холм к самой сцене, подняв руки ладошками за голову, шагнула и покатилась колесом, ноги-руки замелькали, как спицы. Упала на газон как подкошенная, раскинув стройные ноги. Вскочила, припала к плечу толстого румяного мальчика, кокетливо заслоняясь локотком. В ней было столько грациозной энергии, что все так и повернулись в ее сторону, забыв о певцах. А банджо, гитара, контрабас, скрипка – пели: Rocky way to heaven. We have rocky way to heaven On the way to another side [58] . Эти простодушные hill-billy с их простодушными песнями. Потом выступил вперед толстобрюхий патриарх певческой семьи в каштановой кожаной шляпе, гриб-боровик с гитарой. – А это моя дочь, – сказал боровик. – Ей тридцать четыре года. Думал, она останется в девах. Но Бог послал ей хорошего человека, и тот взял ее. Сейчас они споют вам свою песню о гигантском траке, который они водят по дорогам вдвоем. |