Онлайн книга «Сессия. Дневник преподавателя-взяточника»
|
– Какой игры, чё-то я не поняла? – Половина наличности ему ведь должна была пойти… – Да вы что? Серьезно? – ахает Савельева. – Ну, вы нашли себе партнера, Игорь Владиславович! – Это не я нашел… – …Он же человека, с которым бизнес начинал, раздел и выбросил из фирмы. А это известный господин в нашем городе… Осведомленность обо всём Инессы Алексеевны меня удивляет, как обычно. – …Чё же он позволил раздеть себя, если он известный? Или он тогда еще не был таким? – интересуюсь я. – …Да-а… – как-то неопределенно тянет Савельева. – Но Бочков – просто нечто. По нему же видно, что это быдло. По его манере разговора. Помните, как он о Кустимове сказал? – То, что он его на заседании при всех козлом назвал? – Да. – Помню, конечно. – Это же вообще! Они меня с Трофимовым приглашали на семинар в Москву – я не поехала! Не хочу с таким быдлом общаться. В итоге они Мандиеву с собой взяли. «Хм! Логично! Козлы и свиньи должны дружить…» – Ну, честно говоря, о том, что он Кустимова в сентябре уволил, я не жалею. Кустимов же мою подпись подделал, когда я еще был ученым секретарем, а он по конкурсу проходил. – Да-а? – Ага! Точнее, его Дулканова протежировала изо всех сил, а меня она не пускала. Я отказался подписывать протокол заседания, на котором мы якобы голосовали за Кустимова, потому что его в тот день вообще не было. Тогда он взял и подделал мою подпись, а Дулканова поставила свою. Я не то, чтобы против него что-то имел – просто мне было обидно, что так откровенно толкают его и притормаживают меня. – Серьезно? Ну, не знаю – наверное, вы правы. Но я вам хочу сказать, Игорь Владиславович, что паренёк-то он был хороший. – Возможно. – …Он же сирота! – Да? И тем не менее выбился и стал кандидатом экономических наук? – Вот именно. Он, конечно, любил прихвастнуть, приврать – не без этого. Но вообще-то увольнения он не заслуживал. – Не спорю. Я просто говорю о том, что чисто субъективно, по личным причинам, у меня нет поводов расстраиваться из-за этого. – А что вы сейчас намерены делать, Игорь Владиславович? – Пока не знаю. – Вам не повезло, конечно, тоже. В нефте-химическом вон пятерка три тысячи стоит… – Это не пятерка – это допуск до экзамена там такой: две-три. Для начала. Только за право сдавать. Савельева умолкает: не то информация насчет допуска для нее оказалась в новинку, не то ей просто захотелось сделать паузу в разговоре. Я замечаю, как сидящие на передних партах короткостриженные парни оторвали свои головы от листков бумаги и, как по команде, дружно посмотрели на нас. Интересно, они с самого начала подслушивают или недавно начали? – А вы что-то получили от ваших групп, которые…? – деликатно решила она не завершать фразу. – Ничего, – лукавлю я. Все-таки кое-что я получил. Хотя и не от всех. – Ха-ха-ха! Ну, и дела! – Савельевой становится весело, что меня немного коробит. – Такие вот дела, Инесса Алексеевна! Может, мы ускорим процесс? А то чё-то очередь совсем уж медленно движется. Так можно и до вечера просидеть. – Да-да, конечно! – она как будто спохватывается и призывно машет рукой сидящим в комнате. – Так! Подходим по одному!… Ее ускорения, впрочем, хватает ненадолго. Минут через пятнадцать все возвращается на круги своя – и черепашьи темпы приема, и явное желание потрындеть со мной «за жизнь». Памятуя о том, что мне надо еще сегодня зайти к Бочкову, а он имеет привычку сматываться до обеда, я предлагаю Савельевой сделать перерыв. К моему великому облегчению, она это предложение охотно принимает, и я, минуя ряды недождавшихся с утра своей очереди студентов, сбегаю по ступенькам на второй этаж. * * * Осторожно, а скорее – неуверенно, переступая порог, я вхожу в кабинет Бочкова. Перед ним на стуле сидит какое-то лицо арабской национальности и на плохом русском языке обсуждает план своей кандидатской диссертации. Я располагаюсь чуть поодаль и из любопытства прислушиваюсь к тому, что бубнит этот араб. Вскоре по контексту разговора становится ясно, что он из Йемена. Бочков периодически отрывается от обсуждения диссера этого сына аравийских пустынь и бросает на меня взгляды, которые лишь с небольшой натяжкой можно было бы назвать ласковыми. Что, вообще говоря, подозрительно: простым хорошим настроением их не объяснишь. Наконец, араб, воодушевленный прогнозом Бочкова насчет «во-от такой!» защиты, отваливает, и мы остаемся в кабинете вдвоем. Бочков смотрит на меня как-то странно. Так обычно смотрят не на подчиненного по службе, а близкого родственника – например, сына, которому папа желает только добра и поэтому в преддверии важной, по его мнению, беседы состроил такую умилительно-задушевную рожу. – Садись сюда – на место Ахмеда. У нас с тобой будет долгий разговор, – с соответствующей отеческой интонацией в голосе говорит он. Я перебираюсь на соседний стул. Бочков вздыхает и сочувственно покачивает головой: – На тебя идет сильнейший накат, Игорь. Вышли на ректора через Фахрисламова. Родители некоторых из тех детей работают в «Проммаше», бегают к Фахрисламову, требуя немедленно уволить тебя, а Фахрисламов звонит ректору, требуя разобраться. Уходи! Они тебя все равно достанут!… Я, конечно, допускал возможность услышать что-то подобное, но до этого момента гнал от себя эту мысль. Верил, что этого не произойдет. И на тебе… У меня возникает темная пелена перед глазами. Мне хочется, как страусу, засунуть голову или в песок, или – за неимением последнего – в ящик стола, в собственную сумку – куда угодно, лишь бы не слышать слов Бочкова, и мысленно открутить пленку событий назад, чтобы уверить себя в том, что ничего и не было. – Сам знаешь, – продолжает мой шеф – вуз зависит от «Проммаша»: надбавки к окладам всем охота получать. У Прохорова спрашивают: ты кто – хозяин у себя в доме, или нет? Тем более – в преддверии выборов… – …Каких еще выборов? – Ректора, естественно. Выборы будут в середине октября. – Его же избирали на пять лет в две тыщи пятом… – …Его избирали в две тыщи четвертом. Уж поверь, я-то знаю. «А ведь точно – в две тыщи четвертом. Так вот оно что!» – А вы случайно сами не собираетесь в них участвовать, Виталий Владимирович? – Ты громче об этом крикни. Если бы ты не вляпался, я бы тебя вскоре попросил быть готовым занять активную позицию. А сейчас – сам понимаешь… Получить от тебя пятьдесят, сто тысяч, но потерять миллион – зачем мне это? «Да – понимаю. Я и для тебя стал помехой, урод!» – Через год я тебя втащу! – продолжает Бочков, почему-то улыбаясь точно так же, как он это делал в прошлую пятницу. – Но не раньше. Фамилию «Сокол» должны забыть. Понимаешь? Уходи, я тебе серьезно говорю – так будет лучше. |