Книга Голем и джинн, страница 13 – Хелен Уэкер

Его квартира располагалась на пятом этаже. Прямо из узкой прихожей дверь вела в тесную кухню с раковиной, плитой и холодильным ящиком. На веревке над раковиной сохли носки. Грязное белье, ожидающее стирки, лежало кучей на полу. На плите стояла стопка немытых тарелок.

— Я не ждал гостей, — смущенно объяснил равви.

В спальне хватило места только для кровати и шкафа. К кухне примыкала маленькая гостиная с большим окном и мягким глубоким диваном, обитым выцветшим зеленым бархатом. Рядом стоял маленький деревянный столик и два стула. Вдоль одной стены выстроились шеренги книг со старыми, потрескавшимися корешками. Другие книги были сложены в высокие шаткие стопки прямо на полу.

— У меня немного имущества, — сказал старик, — но мне хватает. Пока это будет и твой дом.

Женщина стояла посреди гостиной, не решаясь испачкать диван своим грязным платьем.

— Спасибо, — сказала она и вдруг заметила окно.

Снаружи уже стемнело, и освещавшие гостиную газовые лампы отражались в стекле. Она увидела в нем фигуру молодой женщины, словно наложенную на здание напротив. Она чуть приподняла и потом опустила руку, и женщина в окне сделала то же самое. Словно зачарованная, Голем приблизилась к ней.

— Да, — прошептал равви, — ты ведь еще ни разу не видела себя.

Женщина внимательно изучала отражение собственного лица, провела руками по волосам, слипшимся после купания в реке. Слегка потянула одну прядь. Что будет с ними дальше: отрастут ли они или навсегда останутся одной длины? Языком она пробежала по зубам, потом вытянула вперед руки. Ногти были короткие и квадратные. На левом указательном пальце ноготь рос немного косо. Интересно, кто-нибудь, кроме нее, когда-нибудь заметит это?

Равви наблюдал за тем, как Голем изучает себя.

— Твой создатель был очень талантлив, — заметил он, но в его тоне ей послышалась нотка осуждения.

Она опять взглянула на свои пальцы. Ногти, зубы и волосы были определенно сделаны не из глины.

— Надеюсь, — сказала она, следя за движением собственного рта, — никто не пострадал, когда он создавал меня.

— Я тоже на это надеюсь, — печально улыбнулся равви. — В любом случае что сделано — то сделано, и ты ни в чем не виновата. А сейчас мне надо выйти купить тебе какую-нибудь чистую одежду. А ты пока располагайся здесь. Я скоро вернусь.

Оставшись одна, она какое-то время еще изучала свое отражение в стекле, а потом задумалась. Что, если бы равви не пришел ей на помощь? Что было бы с ней тогда? Она стояла посреди разъяренной толпы и чувствовала, что мир распадается на части, что ей предстоит шагнуть в… Куда? Она не знала. Но в тот момент она была спокойна. Почти безмятежна. Как будто все беспокойства и горести должны вот-вот оставить ее. Вспомнив об этом, она вздрогнула от страха, причин которого и сама не понимала.

Было уже поздно, и большинство магазинов закрылись, но равви знал, что в районе Бауэри найдется пара работающих лавок, где ему охотно продадут женское платье и что-нибудь из белья. Вообще-то, такие расходы были ему не по карману: помимо маленькой пенсии от своей бывшей общины, он жил только на то, что зарабатывал, обучая ивриту мальчиков, готовящихся к бар-мицве. Но делать нечего. С опаской он углубился в сомнительный район, стараясь держаться подальше от пьяных мужчин и от женщин, ожидающих клиентов у опор надземки. На Малберри-стрит нашелся открытый магазин женской одежды, и он приобрел в нем блузку с длинными рукавами, юбку, халат, сорочку, панталоны и чулки с подвязками. Поколебавшись, равви добавил к покупкам и ночную рубашку. Конечно, для сна она голему не понадобится, но в этом магазине он чувствовал себя очень неловко и был совсем сбит с толку; кроме того, не может же она носить халат прямо на голое тело. Продавец с осуждением смотрел на его черное длинное пальто, но деньги принял охотно.

Взяв перевязанный бечевкой пакет с покупками, равви в глубокой задумчивости отправился обратно. Конечно, непросто будет жить с кем-то, кто читает все твои желания как открытую книгу. Начнешь то и дело одергивать себя: «Не думай об этом» — и в конце концов дойдешь до мании преследования. Значит, придется быть совершенно честным с собой и с ней, ничего не бояться и ничего не скрывать. Этому надо будет учиться. Но любая попытка что-то скрыть или смягчить окажет ей плохую услугу. Большой мир жесток, и ей надо привыкнуть к этому.

Решение пригласить ее под свой кров еще будет иметь очень и очень большие последствия, он знал это с того самого момента, когда понял, кто она такая, и решил сохранить ей жизнь. Равви Авраам Мейер, уже десять лет вдовствующий и бездетный, готовил себя к спокойной и одинокой старости и мирной кончине. Но всемогущий Господь, похоже, задумал для него нечто другое.

* * *

Бутрос Арбели открыл дверь в тесной прихожей и шагнул в сторону, приглашая гостя войти:

— Ну вот — мой дворец. Невелик, конечно, но все равно будь здесь гостем, пока не найдем тебе другого жилья.

Джинн настороженно заглянул внутрь. «Дворец» Арбели оказался крошечной темной комнатушкой, где с трудом помещались кровать, маленький шкаф и полукруглый столик, придвинутый вплотную к почерневшей раковине. Старые обои тут и там отставали от стен. Правда, пол оказался неожиданно чистым: в честь своего гостя Арбели запихал все грязное белье в шкаф и не без труда запер дверцу.

Разглядывая эту конуру, Джинн почувствовал такой острый приступ клаустрофобии, что с трудом заставил себя перешагнуть порог.

— Арбели, но эта комната не годится для двоих. Тут и одному-то тесно.

Они были знакомы чуть больше недели, и Арбели уже понимал: для того чтобы их договор мог осуществиться, ему придется мириться с некоторой бесцеремонностью, если не сказать высокомерием, своего гостя.

— А зачем мне больше? — пожал он плечами. — Все дни я провожу на работе, а сюда прихожу только спать. — Жестом разделив комнату пополам, он продолжал: — Натянем поперек простыню, поставим раскладушку. И тебе больше не придется спать в мастерской.

Джинн взглянул на Арбели так, словно тот сказал что-то оскорбительное:

— Я и не сплю в мастерской.

— А где же ты тогда спишь?

— Арбели, я вообще не сплю.

Жестянщик открыл рот. Такое даже не приходило ему в голову, вечерами, отправляясь домой, он оставлял Джинна за работой: тот терпеливо осваивал тонкости лужения. Возвращаясь утром, он опять заставал его за работой. В кладовке валялся соломенный матрас, на котором сам Арбели ночевал, когда у него не было сил дойти до дому, и он считал, что Джинн спит на нем же.

— Что значит — не спишь? Совсем не спишь?

— Совсем, и очень этому рад. Такая бессмысленная трата времени.

— А мне нравится спать, — горячо возразил Арбели.

— Это потому, что ты устаешь.

— А ты не устаешь?

— Совсем не так, как ты.