Книга Единственная, страница 43 – Кира Касс

— Она должна доказать, что ей можно доверять. А до тех пор ты не можешь ее выбрать, — непререкаемым тоном произнес он.

— И каким образом ты предлагаешь ей доказать это? — осведомился Максон. — Что именно она должна сделать, чтобы ты удовлетворился?

Король сдвинул брови. Судя по всему, вопрос сына его позабавил. После непродолжительного размышления он вытащил из ящика тонкую папку:

— Даже не принимая во внимание твою недавнюю выходку в эфире «Вестей», в последнее время между кастами начались небольшие трения. Я хотел найти способ… немного утихомирить недовольных, но мне пришло в голову, что такой свежий, молодой и, не побоюсь этого слова, популярный человек, как ты, может справиться с этим лучше, чем я. — Подвинув ко мне папку, он продолжил: — Похоже, народ прислушивается к твоим песням. Быть может, ты споешь для них одну моего сочинения.

Я раскрыла папку и принялась читать:

— Что это?

— Кое-какие официальные объявления, которые мы планируем сделать в ближайшее время. Нам, разумеется, известен кастовый состав каждой из провинций и входящих в них муниципалитетов, так что тексты будут разосланы с учетом специфических местных особенностей. Чтобы их поддержать.

— Что там такое, Америка? — спросил Максон, озадаченный словами отца.

— Это что-то вроде… рекламы, — ответила я. — Призывы быть довольными принадлежностью к своей касте и избегать близкого общения с представителями других каст.

— Отец, что ты затеял?

Король непринужденно откинулся на спинку кресла:

— Ничего особенного. Просто пытаюсь утихомирить волнения. В противном случае к тому времени, когда я передам власть в твои руки, тебе придется иметь дело с восстанием.

— С чего бы это?

— Низшие касты имеют тенденцию время от времени выходить из повиновения, что вполне естественно. Но мы должны подавлять недовольство и пресекать идеи захвата власти без промедления, а иначе они объединятся и развалят наше великое государство.

Максон смотрел на отца, все еще не до конца осознавая смысл его слов. Если бы Аспен не просветил меня относительно сочувствующих, я сейчас тоже недоумевала бы. Король собирался пустить в ход принцип «разделяй и властвуй»: сначала заставить касты быть благодарными за то, что имеют, даже если с ними при этом обращались как с грязью, а потом убедить их не общаться с теми, кто принадлежит к другим кастам, чтобы лишить их возможности составить представление о положении дел за пределами их собственной касты.

— Это пропаганда! — возмутилась я, вспомнив слово из потрепанного учебника истории, найденного в папиных книгах.

Король попытался меня утихомирить:

— Нет-нет. Это предложение. Положительное подкрепление. Мировоззрение, которое поможет нашему народу жить счастливо.

— Счастливо? Значит, вы хотите, чтобы я убедила какого-нибудь несчастного Семерку в том, что… — я поискала в тексте нужное место, — «твое дело, пожалуй, самое важное для нашей страны. Ты занят физическим трудом и строишь дороги и здания — основу нашей страны». — Я снова уткнулась в документ. — «Ни одному Двойке или Тройке не сравниться с тобой в таланте, так что отвернись, когда они проходят мимо тебя по улице. Зачем разговаривать с теми, кто может быть выше тебя по положению, но несравнимо ниже по вкладу в общественное благо?»

Максон устремил взгляд на отца:

— Это разобщит наш народ.

— Напротив. Мое обращение поможет им лучше осознать свое место в жизни и создаст у них ощущение, что власть печется об их интересах.

— То есть вы хотите сказать, что печетесь об их интересах? — бросила я.

— Разумеется, пекусь! — заорал король. Я попятилась, напуганная этой неожиданной вспышкой гнева. — Народ нужно вести под уздцы с шорами на глазах, как лошадей. Если его не направлять куда нужно, начнутся разброд и шатание. Может, тебе и не нравятся мои маленькие речи, но они сделают больше, сохранят больше, чем ты можешь себе представить.

Я молча стояла с замирающим сердцем, держа в руках бумаги. Я видела, что король боится. Каждый раз, когда ему сообщали о чем-то, что было неподвластно его контролю, он уничтожал это. Он валил все перемены в одну кучу, объявляя их государственной изменой, не потрудившись даже вникнуть. На сей раз его ответом была попытка заставить меня сделать то, что в свое время сделал Грегори, и разобщить свой народ.

— Я не могу это сделать, — прошептала я.

— Тогда ты не сможешь выйти замуж за моего сына, — спокойно отозвался он.

— Отец!

Король Кларксон вскинул руку:

— Дело обстоит именно так, Максон. Я позволил тебе настоять на своем, и теперь нам приходится торговаться. Если ты хочешь, чтобы эта девушка осталась, она должна быть послушной. Если она не в состоянии выполнить простейшее задание, я могу лишь сделать вывод, что она не любит тебя, а в таком случае зачем она вообще тебе нужна?

Я бросила на короля испепеляющий взгляд, готовая убить его за то, что он заронил эту мысль в голову Максона.

— Ну, что ты скажешь? Ты любишь его или нет?

Не так я собиралась произнести эти слова. Не поставленная перед ультиматумом, не ради дела.

Король наклонил голову набок:

— Как это прискорбно, Максон. Ей надо подумать.

Не плакать. Только не плакать.

— Я дам тебе время разобраться в себе. И если ты не сделаешь то, что я прошу, тогда плевать я хотел на все правила. К Рождеству тебя уже не будет здесь. Каким отличным подарком твоим родителям это станет!

Три дня.

Он улыбнулся. Я положила папку на стол и вышла из кабинета, изо всех сил стараясь не побежать. Не хватало мне очередного повода продемонстрировать ему, какая я никчемная.

— Америка! — закричал Максон. — Стой!

Я остановилась лишь тогда, когда он нагнал меня и схватил за запястье.

— Что, черт возьми, происходит? — осведомился он.

— Он спятил!

Я была на грани того, чтобы разрыдаться, но изо всех сил сдерживалась. Если король выйдет и увидит меня в таком состоянии, я этого не переживу.

— Я не о нем, — покачал Максон головой. — О тебе. Почему ты не согласилась?

Я взглянула на него как оплеванная:

— Это ловушка, Максон. Все, что он делает, — это ловушка.

— Если бы ты сказала «да», я покончил бы со всем этим прямо сейчас.

Я не могла поверить своим ушам.

— У тебя был шанс покончить со всем этим, но ты им не воспользовался. И ты хочешь сказать, что виновата я? При чем здесь я?

— При том, — бросил он запальчиво, — потому что отказываешь мне в любви. Это единственное, что было мне нужно в Отборе, но ты по-прежнему молчишь. Я жду, когда ты скажешь это, но ты не говоришь. Ладно, допустим, ты не могла произнести это вслух в его присутствии, хорошо. Но мне было достаточно, если бы ты просто согласилась.