Книга Поджигатели, страница 53 – Крис Клив

Это была правда, Усама, у меня голова раскалывалась от таблеток и джина, и я не знала, что буду делать. Мистер Кролик лежал у меня в сумке, у него в живот была вшита видеокамера Джаспера с таким крошечным объективом, который высовывался наружу. Мне нужно было только усадить кролика куда-то в такое место, откуда он мог бы видеть все происходящее, нажать на запись и вывести Теренса Бутчера на разговор. Но в моей сумке была еще кипа старых фотографий. Мужа, сына и меня, как мы возимся в квартире и в Виктория-парке, и еще одна, на которой мы все стоим с мороженым на брайтонском пляже. Я посмотрела на Теренса, держась за его руку, и я хихикала, потому что не могла придумать, то ли уложить его в постель, то ли разговорить его семейным альбомом.

— Что с тобой? — сказал Теренс.

— Ерунда. Ты не отведешь меня в номер?

— В номер? — сказал он. — В прошлый раз, когда я спрашивал, ты не хотела со мной даже разговаривать.

— Ну, я не обещаю, что буду разговаривать с тобой в постели.

Тогда Теренс засмеялся, выпил скотч и дал знак бармену, чтобы налил еще.

— Ты пьяна, — сказал он. — Может быть, тебе лучше пойти домой.

Я моргнула и качнулась взад-вперед, то есть я этого не ожидала.

— Слушай, Теренс, я пьяна, потому что я пять часов дожидалась тебя, а дожидалась я здесь не для того, чтобы ты говорил мне, что тебе все равно.

Бармен налил еще виски, Теренс посмотрел в стакан и повертел его в руке, и кубики льда загремели. Потом он посмотрел на меня, и его серые глаза блестели розовыми отсветами от неоновой лампы в баре.

— Мне не все равно, — сказал он. — И больше, чем ты думаешь. Поэтому я и говорю, что, может быть, тебе лучше идти домой.

— Да, но я хочу быть с тобой.

— Нет, не хочешь, — сказал он. — Ты сама мне сказала.

Теренс Бутчер взял меня за подбородок и повернул мое лицо очень мягко, чтобы я посмотрела ему прямо в глаза.

— Вот, — сказал он. — Посмотри мне в глаза и скажи, что ты не видишь убийцу.

Я открыла рот, но не могла сказать ни слова, я видела только огонь в его глазах от неоновых отблесков, и у меня захватило дух.

— Вот так, — сказал он. — Скажи, что это не будет так всегда. За чашкой кофе. В баре. Каждый вечер в зеркале в ванной комнате.

У меня подкосились ноги, я чувствовала его силу под рубашкой, и я знала, что, если я буду держаться за него, нам обоим будет плохо, но я знала, что если я его отпущу, то упаду на пол.

— Я не знаю, Теренс, я ничего не понимаю. Пожалуйста, обними меня, я совершенно ничего не понимаю.

В последнее время у нас с тобой много общего, Усама, но есть одна вещь, которую ты никогда не сделаешь. Готова спорить, что ты никогда не позволишь отыметь себя в «Травелодже» человеку, который бросил твоих парней умирать. Я прикусила себе губу, чтобы боль заставила меня не думать о том, как по спине побежали мурашки. Я кусала губу, пока не выступила кровь, но все без толку. В голове я ненавидела Теренса, но мое тело все еще было влюблено. Я хотела сказать ему: ненавижу тебя, лживый трус, ТЫ ЗНАЛ, но все-таки бросил моих парней умирать. ТЫ ЗНАЛ, когда мы были вместе в облаках. Я пыталась заставить свой язык сказать все это, Усама, но я клянусь тебе, у меня получались только стоны.

Я задыхалась и металась по подушке, и у меня закатывались глаза, а потом ничего. Я лежала на кровати, Теренс был на мне, и огонь блестел в его глазах, и больше не было ничего. Только тлеющий серый дым, и сын, сидящий на краю пустой ванны за соседней дверью и стучащий пятками по эмали — БУМ-БУМ-БУМ.

Потом я ненадолго позволила Теренсу остаться во мне. Он тихонько лежал головой на моем плече, а я гладила его по затылку. Мистер Кролик сидел и смотрел на нас со стула за моей сумкой.

— Как здорово, Теренс. Я очень по тебе соскучилась.

— Мм, — сказал он.

Молчание.

— Теренс. Я тут думала… если бы у тебя был шанс принять другое решение тогда, в мае, ты опять поступил бы так же?

Теренс вздохнул, и я почувствовала, как снова напряглись его мышцы.

— Ты правда сейчас хочешь думать об этом? — сказал он.

— Я должна знать.

Теренс Бутчер отодвинулся от меня и перевернулся на спину. Он потянулся за пачкой «Мальборо ред», закурил, и я тоже закурила.

— Трудно сказать, как бы я поступил, — сказал он. — Приходилось учитывать очень много факторов.

— Расскажи мне.

Он кивнул, чуть улыбнулся, затянулся сигаретой и очень медленно выпустил дым к потолку. Повернулся ко мне и так печально на меня посмотрел. Я думаю, он понял, что происходит. Он смотрел на меня, как наша старая собака смотрела на нас с мужем, когда мы поняли, что самое милосердное, что мы могли для нее сделать, — это накормить ее любимой едой, завернуть в любимое одеяло и в последний раз отвезти ее к ветеринару в багажнике нашей старой «астры».

— Это обязательно?

Я не могла взглянуть на него, и мой голос звучал очень тихо.

— Мне нужно знать.

Теренс Бутчер кивнул. Потом он закурил вторую сигарету, сел в кровати и рассказал мне все очень медленно, четко и ясно, как будто его слова пропечатывались заглавными буквами. Когда он закончил, он даже не посмотрел на меня, просто лег и уснул, как, наверно, не спал с майского теракта, и на его лице было странное выражение, когда он спал, скорбное и спокойное, как у каменных памятников, которые стоят на кладбище.

Было пять утра, когда я ушла, еще затемно. У «Травелоджа» ждал курьер, как и говорили Петра и Джаспер. Я отдала ему Мистера Кролика с камерой, и курьер сел на свой мотоцикл, а я села на 23-й автобус. Сошла на Пикадилли-серкус и сняла комнату в гостинице «Золотая площадь». Я выбрала ее, потому что как-то видела, когда возила сына в Трокадеро, и подумала, что она выглядит очень симпатично. На самом деле это грязная дыра, Усама, но дешевая. Я просидела там четыре дня, дожидаясь воскресенья, и никто не знал, где я, даже Петра и Джаспер. Джаспер сказал, что так будет лучше всего.

Я оставалась в номере, ела чипсы и бутерброды и пила ржавую воду из-под крана. Странно было торчать там и ничего не делать. Зная, что больше никогда не смогу вернуться в Скотленд-Ярд. Я старалась спать как можно больше, чтобы мне не приходилось об этом думать. Каждый день я дремала на кровати и смотрела, как пламя лижет обои, и каждую ночь я лежала без сна, слушая, как туристы с рюкзаками смеются и кричат в коридоре. Рано утром, когда никого не было, я вылезала из номера и шла сквозь лужи холодной рвоты в туалет в конце коридора. Это были четыре одиноких дня, Усама, но мне было все равно, потому что скоро появился мой сын, и мы хорошо поговорили.

— Мама, — сказал он. — Где это мы?

— Мы в гостинице, малыш.

— А почему? — сказал он.