Онлайн книга «Тельняшка математика»
|
– Неужели он все это заранее придумал? – Никаких сомнений! Но ты-то, ты как мог с ним откровенничать? – Да что тут особенного – приехал замдиректора, спрашивает… – И ты про его делишки никогда не слышал? – Нет. – Вы действительно в захолустье живете! В его карьере одно только неизвестно – сам ли он диплом писал. А как университет кончил – сразу сиганул в начальство. И там уж сомнений нет: кандидатскую ему делали зависимые от него люди. Потом статей тридцать в соавторстве – он и содержания их толком не знает – и доктора получил по совокупности. Он только тем и живет, что подхватывает, где что плохо лежит. – Если все это знают, что ж его держат? – Ну ты совсем младенец! Кто ж его теперь скинет, при его-то степенях и регалиях? Да и потом, во всем, кроме науки, от него есть толк: пробивной, дипломат, со связями. Он такое иной раз может устроить, что и пяти директорам не под силу. Маркин долго еще говорил о делишках Большого, о его стратегии и тактике, где тончайшие разработанные трюки сочетаются с грубым напором, как в моем случае. Способность противника к обороне он оценивает в момент и здесь лишних усилий не прилагает. Меня он вычислил сходу, понял, что с таким сложные маневры не требуются, можно действовать нахрапом. Николай сам оборвал свой затянувшийся монолог. – Ну ладно, психологическая подоплека понятна. А вот что же теперь-то делать? Ты об этом думал? – Еще не успел, – признался я. Николай погрузился ненадолго в размышления и выдал вариант в духе «Маркина университетского образца» – в ту эпоху несколько раз лишь отчаянные авантюры спасали его от исключения, казавшегося уже совершенно неминуемым. Он уцепился за портативный магнитофон, на который я кое-что наговорил, разъясняя Большому смысл своей работы. Николай был «в добрых отношениях» с секретаршей Большого – он со всеми секретаршами имел контакты – и надеялся через нее этот самый магнитофон добыть хоть на полчаса – времени хватит, чтобы переписать кассету с моей речью. Затем можно не спеша сделать еще несколько дублей записи, потом с одним из них Николай собирался явиться к Большому и заставить его во всем признаться. А во время их разговора будет включен второй магнитофон, который Маркин спрячет в портфеле. Потом новая запись еще несколько раз перепишется. И по одному экземпляру той и другой Николай передает в ученый совет – Большой будет посрамлен, выведен на чистую воду. Блистательная его идея произвела лишь один явно положительный эффект – заставила меня расхохотаться. И этот смех, хотя и был он почти истерикой, все же несколько снял ощущение безвыходности, отчаяния, которое меня охватило. Николай несколько секунд смотрел на меня испуганно, потом спросил: – Не понимаю, что ты ржешь? Я категорически отверг его вариант, сказав, что заранее против любой правды, если она пробивает себе путь такими методами. Маркин вспылил: – Чистоплюйство! Ты слыхал такие стихи: «Добро должно быть с кулаками»? – Слыхал. Только не верю им. – Это почему же? – Потому что кулаки могут легко и незаметно превратить добро во зло. И вообще, давай без философии. Дело это касается только меня… – Меня тоже. – Тебя? – Ну да! Если б я не говорил в присутствии Большого о твоей работе, он бы ничего не знал. – Я же не виню тебя! – А я виню и не могу бездействовать! Решительность Николая испугала меня не на шутку. – Вассал! – сказал я очень серьезно. – Дай мне слово, что ничего не предпримешь, не получив моего разрешения. Пойми, что это мое право! – Твое, – неохотно согласился Николай. – Но ты-то что будешь делать? – Говорю же тебе – не знаю пока. Скорее всего, подожду Ренча. Он со дня на день должен вернуться. – Да, Ренч! – сказал Николай с надеждой. – Это, конечно, главный твой козырь. Кстати, учти, Ренч Большого терпеть не может. Тот, кажется, и Ренча в свое время малость пообчистил. Не слышал? – Ты прямо ходячий набор научных детективов! – Надо же знать, с кем имеешь дело… Он явно собирался развить эту мысль, но его оборвал телефонный звонок. Я поднял трубку – и в первый момент не поверил своим ушам. – Здравствуйте, здравствуйте, Юрий Петрович! Уже небось наслышаны, какой ваше творение имело шумный успех. Я окончательно убедился, что бархатный баритон принадлежит Большому. – С вас, как говорится, причитается – за пропаганду! – добродушно рокотал он. – Пресса, миллионный тираж. Это не каждому ученому даже раз в жизни улыбается. Где же восторг? Где же благодарные излияния? Он сделал паузу. Я настолько опешил, что слова не мог произнести. – Вы что, от восторга дара речи лишились? – хохотнул Большой. – Что-то не понимаю вас, – с трудом выдавил наконец я. – Если плохо слышно, я перезвоню. – Да нет, слышно хорошо, но… – А, тогда все ясно. Не продолжайте! Всему виной эти проклятые газетчики. Выкинули в последний момент целый абзац с комплиментами в ваш адрес. Да еще перепутали: вместо «изложенная мною идея» напечатали «предложенная». Никакой культуры в работе! Вносить такие изменения уже после того, как я подписал текст! Возмутительно, правда? – Не знаю, – сказал я хрипло. – По вашему тону можно подумать, что вы подозреваете меня в худшем! Неужели подумали, что я в докладе не назвал вашей фамилии? – Не знаю, – снова повторил я. Я не верил ни одному его слову, но сказать ему то, что о нем думаю, назвать его подлецом и вором не мог. У меня никогда не получались такие объяснения. Даже иной раз в магазине – вижу, продавщица меня обвешивает, но промолчу. Не потому что трушу, а потому что стыдно. За нее стыдно. В голове не укладывается – как может человек идти на такую низость. Чувствуешь себя, будто в грязи выкупался, уже от одного того, что при этом присутствуешь. И хочется скорее подальше от этого уйти – не видеть, не слышать. Маркин бы это, конечно, назвал чистоплюйством. Но я по-другому не могу: ведь начать громкое объяснение с Большим, упрекать его – значит, вроде бы, опуститься до его уровня. Словом, я испытывал жгучее чувство стыда и только об одном мечтал – чтобы разговор поскорее кончился. – Ну, уж это вы хватили! – обиженно рокотал Большой. – Не надо, Юрий Петрович, забываться. И сплетен слушать не надо. У меня, слава богу, за долгую жизнь в науке слишком много наработано, чтобы заниматься такими делами. Не переоценивайте свои достижения, дорогой! Советую вам, как старший товарищ – подумайте, есть ли мне смысл на старости лет из-за вашей идейки марать свое честное имя? |