Книга Драконов бастард, страница 47 – Илья Крымов

— Когда-то, — сказал Тобиус, — мне довелось познакомиться с человеком по имени Матисс Кордол, он тоже был наемником. Матисс говорил, что человека страшнее Манса он еще никогда не встречал.

— Правда? — удивился Том Бэлза. — Я бы не сказал! Наш капитан, конечно, мог так да эдак глянуть на человека, чтобы тот портки обмарал, ага, и голову с плеч снять мог на раз-два, но это же для порядка! Дисциплина знаешь какая была у нас? О-го-го! Он нам как отец родной был!

— Ты бросился на копье, — напомнил Тобиус.

— Ага! Чуть все кишки на том копье не оставил! Когда очнулся, дырку на мне уже заштопали, а капитан сказал, что такого идиота нельзя пускать самого по себе бродить, так что пусть уж он с нами будет! — Томех радостно улыбнулся в темноту.

— И сколько ты ходил в Багровой Хоругви?

— Ну лет пять, наверное.

— И что, во многих битвах поучаствовал?

— Так, дай подумать… э… все пальцы на руках и ногах и еще три.

— Хм, двадцать три боя. Ты ветеран.

— Ага! Сам не знаю, как живой остался, порой казалось, что все, край мне, дальше только могила. Но нет, выживал как-то.

Глядя в темноту, которая не была для него столь уж непроглядна, Тобиус обдумывал одну мысль.

— Ты ветеран Багровой Хоругви, должно быть, головы рубить умеешь. Но та женщина отколошматила тебя как мешок с картоплей. Как так получилось?

Томех молчал. Тобиус тоже. Наконец диморисиец нарушил тишину:

— Меня мамка с детства учила, что если на девку руку поднял, то хоть сразу придаток отрезай да на стенку вешай, ибо не мужик боле. Настоящий мужик завсегда слова найдет, чтобы бабу к послушанию привести, и никаких кулаков не надо, ибо он настоящий мужик. У мамки младшая сестра есть, тетка Гнеся, так вот та от мужниных побоев сильно страдает. А вместе с ней и мамка. Уходи, говорит, от него, и тебя изведет, и себе покоя не найдет. Но та ни в какую. Господом-Кузнецом заповедано, говорит, жене за мужем быть, и клятвы на алтаре давались не пустыми словами. Вот и терпит уже который год. Мамке больно сестру жалко, вот она нас и учила так, что нельзя бабу кулаком гладить. Отец ни разу ее не ударил, только криком кричит часто, что она у него поперек горла уже. Она криком и отвечает, что не за того вышла. На все село были у них перебранки, но зато потом всегда миловались. Думаю, если бы он ее приложил раз, она бы на него больше не кричала. Она бы ему слова не сказала, нас забрала и к дядьям в город уехала. Потому что нельзя жить в доме, где ни одного настоящего мужика… Я когда увидел, что за буйволица против меня вышла, подумал, раз она такая здоровая и тоже бить меня будет, то это дело другое, но вот размахиваюсь, а перед глазами мать стоит. А я мамку люблю, она меня кулачками по хребту охаживала, уму-разуму учила, а я ей скалку давал, чтобы ручки свои натруженные не отбила. А вот мои руки не поднялись, так буйволица меня и погнала. Мудрейший, ты спишь?

— Да. Ты тоже спи, завтра вместе отправимся в этот Кадри… Карди… невесту твою смотреть поедем.

— Правда? Вот это здорово!.. Что ж эта шкура такая кусачая?! Кошмар, я же не засну теперь!

— Спокойной ночи.

Пробуждение выдалось тяжелым из-за холода и шума. А еще из-за того, что выспаться не получилось. Большую часть ночи в дверь кто-то ломился, раздавались пьяные женские крики с требованием открыть.

Встав с кровати, Тобиус подошел к окну, поскреб ногтем подмороженное мутное дешевое стекло и разглядел множество передвигающихся пятен снаружи.

— Том, вставай, женихи собираются!

Наемник что-то пробухтел из-под своей шкуры. Отперев дверь, Тобиус переступил через спящее на пороге тело, пригляделся и узнал вчерашнюю соперницу в кулачном бою. Рядом валялся пустой кувшин из-под кислого эля. Вернувшись в комнату, он вытащил свою шкуру и накрыл ее, после чего спустился вниз. Сонный Томех, спотыкаясь, поспевал за ним. Общий зал оказался пуст. Лишь трое разносчиков, пользуясь отсутствием работы, брились. Их лица давно уже блестели гладкой кожей, а брили орийцы ноги. Тобиус, увидев это, поморщился, а диморисиец не сдержал сдавленного возгласа и заржал. Отдав по несколько медяков за свертки с походным запасом еды, путешественники, вздрагивая, вышли на мороз.

У поставленной на улице бочки, то и дело взламывая ледяную корку, умывались северяне. Южане с ужасом следили за тем, как эригейцы и стиггийцы шумно плещут себе на лица ледяную воду, с удовольствием фыркают и толкаются, ожидая очереди. Некоторые соискатели уже двинулись в неспешный путь наверх, к вратам города, которые, видно было даже снизу, уже открылись. Позвав Томеха, чтобы тот не отставал, Тобиус начал восхождение по крутым лестницам и узким улочкам.

У врат собралось много стражей, которые внимательно следили за чужаками. Пройдя под аркой, Тобиус увидел продолжение Хармбаха — совсем другие дома на ровных плоских улицах охранного форта. Именно фортом являлась эта часть города. Основательные и широкие жилища не казались такими угрюмыми и темными, как на склоне, их построили из дерева, поставив на высоких каменных основаниях, отчего они казались аккуратными и теплыми.

Отряд воительниц оцепил пятак вокруг ворот, охраняя десять громоздких крытых саней с низкой посадкой. В упряжках беспокоились громадные белые олени с длинной шерстью. Большинство из них щеголяли еще не столь большими, но уже порядком отросшими по весне новыми рогами. Животные выдыхали облака пара и постоянно двигались, пытаясь согреться, хотя помимо родной шерсти на них были и толстые шерстяные попоны. Мужчины залезали в сани, громко споря насчет того, кто и где будет сидеть на двух рядах сидений, повернутых один к другому. Балахас Ердевинд и Монго Бусхенглаф выбрали себе самые удобные, как им показалось, сани и пустили внутрь только наиболее близких своих сородичей. Создавалось впечатление, что за прошедшее время эти двое в каком-то смысле сдружились, хотя прибыли на Ору в поисках одного и того же сокровища, никак не подлежавшего разделу пополам. Тобиус и Томех Бэлза уселись в те сани, в которых осталось место.

В сопровождении конвоя из пяти десятков оленьих всадниц саночный караван двинулся дальше на север, к чертогам конани Йофрид, в Карденвиг.

Путь по бело-голубым просторам, продуваемым ледяным ветром, оказался труден. Хотя все щели в санях и были умело законопачены, а мужчины кутались в теплую одежду, мороз щекотал их своими колючими пальцами как чересчур настырный воздыхатель, распускающий руки. Кровь в неподвижных телах бегала медленно, тепло не вырабатывалось, холод начинал захватывать их с конечностей и упрямо лез в грудь через горло. Спасаясь от него, пассажиры согревались кто чем запасся. Том предложил Тобиусу флягу с напитком, пахнущим сладкой тыквой, но волшебник отказался. Он закинул в рот перцовую капсулу и сразу почувствовал, как по телу растекается жар.

— Можно и мне, мудрейший?

Тобиус угостил попутчика.

Закинув капсулу в рот, диморисиец немедленно побагровел и закашлялся. Придя в себя, он взволнованно указал пальцем в окно.