Книга Пощечина, страница 60 – Кристос Циолкас

— А ты как домой доберешься?

— Пешком.

— До Кобурга [81] ? Это ж очень далеко.

— Нет. Минут сорок максимум.

Они никак не могли разнять руки. Он неловко переминался с ноги на ногу. Наконец выпустил ее руку. Ощущение было такое, будто ее рука, лишенная тепла его ладони, сразу обмякла, опустела. Она не представляла, что скажет ему в школе в понедельник. Он все еще топтался на месте.

— Хочешь сходить в кино?

— Когда?

Неужели она взвизгнула? Да, она только что взвизгнула.

— В пятницу вечером?

— Да, конечно.

— Ладно. — Он нежно, ласково поцеловал ее в губы. — До понедельника.

Она смотрела, как он, сунув руки в карманы, идет по улице. Под уличным фонарем он обернулся и помахал ей. Она махнула ему в ответ. Он был похож на ребенка. Она пошла в дом.

Из-под двери тетиной комнаты пробивалась полоска света. Она тихо постучала.

— Входи.

Таша читала, сидя в постели.

— Не смогла заснуть.

— Извини. Поздно уже, да?

— Половина четвертого. Слава богу, что завтра воскресенье. Хорошо погуляла?

Конни откинула стеганое одеяло и забралась в постель к тете:

— По-моему, меня только что пригласили на свидание.

— Кто?

— Его зовут Али.

— Ты — дочь своего отца.

— Он очень славный, Таша.

— Об этом я сама буду судить. На платье твое запал, да?

Конни обвела взглядом комнату тети. Стопка книг у кровати, на стене — старые плакаты, проповедующие идеи феминизма и социализма, изображение Младенца Иисуса на руках девы Марии. Здесь было тепло и уютно.

— Тебе одиноко, Таша?

— Нет. У меня есть ты.

— Но ведь если б тебе не пришлось заботиться обо мне, ты, должно быть, нашла бы кого-нибудь?

Таша молчала.

Конни повернулась и посмотрела на тетю:

— Я права, да?

— Возможно. Но не исключено и другое: я могла бы оказаться одна-одинешенька в этом доме. Мне было тридцать семь, когда я начала заботиться о тебе, Кон. Теперь мне сорок два. В тридцать пять меня не ждал за углом принц Али. Как знать, может, он появится, когда мне будет сорок три. По большому счету, мне все равно. У меня есть ты. Ты живешь со мной. Я считаю, что мне повезло. — Таша наклонилась к племяннице и чмокнула ее в щеку. — А теперь спать. По-моему, ты просто напрашиваешься на комплименты. Я люблю тебя. И ты это знаешь.

Конни, широко улыбаясь, соскочила с кровати:

— Ладно, я только Заре сообщение отправлю и лягу.

Спать она не могла. Включила компьютер, а потом выдвинула нижний ящик стола. Под бутылочками с замазкой, блокнотами, тетрадками и карандашом лежала старая железная коробка. Изображение улыбающегося принца Уэльского и леди Ди на ней немного вытерлось, так что теперь у Дианы не было носа, у Чарлза — подбородка. Конни открыла коробку, вытащила лежавшие в ней документы, открытки, использованные билеты на концерты группы «Плацебо» и Снуп Дога [82] . Письмо лежало на самом дне коробки, там, куда она всегда его клала. Тетя не знала, что она хранит это письмо. Его дал ей отец, когда умирал в лондонской больнице. Это копия, сказал он ей, копия письма, что я отправил твоей тете. Она ответила, добавил он. Дала согласие.

Конни начала читать.

«Дорогая сестра,

Я пишу, чтоб попросить тебя позаботься о моем ребенке, о моей дочери. В ней вся моя жизнь. Я знаю, что не писал тебе много лет, но надеюсь, что любовь и привязанность, которые ты питала ко мне — я знаю, что не всегда этого заслуживал, — ты перенесешь на свою племянницу. Она — чудесный ребенок, Таша. Потрясающий ребенок.

Я умираю, умираю уже давно. Это одна из причин, вынудивших меня держаться от вас на расстоянии. Я знаю, что ты была бы ко мне добра, но сомневался, что найду понимание у Питера и отца. Диагноз мне поставили в 1989 году. Если помнишь, ты как раз оканчивала школу, когда я приехал домой вас навестить. Ты расстроилась, что мое возвращение сопровождалось ссорами, причиняло душевные муки. Я был резок даже с тобой, и позже, в Лондоне, ты сказала мне, что тогда сочла меня жестоким и заносчивым и решила, что это Англия так меня испортила. Мне следовало сразу сказать тебе, что я заразился СПИДом, но я боялся, да и мама просила, чтобы я молчал. Да, она знала. Ей было стыдно, но она держалась молодцом. От отца, разумеется, она это скрыла.

Конни здорова. Должно быть, мы с Мариной зачали ее до того, как подхватили вирус. Или, хвала Господу, ей просто очень повезло.

Увы, даже теперь я порываюсь солгать. Даже на пороге смерти, прячась за этим письмом, я проявляю трусость. Ведь это я заразил Марину. Я уверен, что точно знаю, в какой момент вирус попал в мой организм. Это случилось в Сохо, будь оно проклято. В туалете одного клуба, где-то в самом чреве злачного Лондона. Парень по имени Джозеф впрыснул мне героин. Я был пьян, обезоружен его красотой. Мне очень хотелось переспать с ним в тот вечер. Мы так и не занялись сексом — наркотик сделал свое дело, — но, наблюдая, как он вводит иглу в мою вену, я знал, что он отравляет меня».

Эти строки ей всегда было тяжело читать. Всегда.

«С год мы с Мариной усердно и часто занимались сексом. Думаю, я надеялся, что некое чудо нас исцелит. Она умерла, как тебе известно, пять лет назад. Я не признался ей в том, о чем написал выше, и она меня не винила. А может, и не стала бы винить, даже если бы я ей рассказал. Как знать, какие притоны посещала она сама в угоду собственным порокам!

Вот такое признание. В последние годы жизни Марина приняла буддизм, но я, к сожалению, по-прежнему слишком боюсь нашего сурового Единого Бога. Я — не плохой человек, отнюдь, меня не должны прогнать по последнему кругу ада, и все-таки я не могу отделаться от мысли, что есть определенная логика и здравый смысл в заветах древних патриархов. В своей жизни я мало чему подчинялся. Я совершенно непросветленный человек.

Конни почти четырнадцать, она посещает школу в Южном Лондоне. Она — большая умница, учится замечательно. Разумеется, для своего возраста она развита не по годам. Конечно, я просто потрясен тем, как ей удается мириться со смертью матери и моей болезнью. Если среди ее друзей и процветают предрассудки и невежество, она это хорошо скрывает, и я подозреваю, что самые близкие из них оказывают ей поддержку. Мать ее приятеля Аллена — лесбиянка; ее самая близкая подруга Зара — потрясающе классная турчанка. (Зара целых два года копила карманные деньги на дурацкую футболку от „Прада". Меня поразило не само ее стремление заполучить в свой гардероб фирменную вещь — сейчас все помешаны на лейблах, и мне это немного претит, — а именно то, что она копила так долго. Это ж какая должны быть сила воли!).