Книга Большая армянская свадьба, страница 27 – Эмилия Прыткина

– Ну давай, – ответила Офелия.

Через час они уже сидели на скамейке в парке за вернисажем, дружески болтали и ели пирожки.

Девушка оказалась начинающей художницей Офелией Мурадян. Ованес, которому было стыдно признаться в том, чем он занимался, представился мастером по изготовлению дудуков, который пришел на вернисаж, чтобы подыскать себе место.

– Можешь со мной рядом стоять, – предложила Офелия.

– Хорошо, – обрадовался Ованес и стал лихорадочно соображать, где ему взять дудуки.

Порывшись в памяти, он вспомнил, что изготовлением дудуков занимается его школьный товарищ. На следующий день Ованес стоял возле товарища и наблюдал за процессом, а еще через три недели пришел на вернисаж со столиком за плечами и все той же авоськой, полной дудуков. Так он и жил теперь: по вечерам точил ручки для джезв, а по утрам – стоял рядом с прекрасной Офелией на вернисаже. Правда, надежды на то, что она обратит на него внимание и напишет его портрет, не оправдались: тетка Арусяк почти не интересовалась мужчинами и воспринимала Ованеса как товарища по несчастью и доброго друга, но не более. Так они и стояли пять лет: один – с дудуками и тайной надеждой покорить сердце красавицы, другая – с картинами и не менее тайной надеждой стать заслуженным художником Армении.

– Продал три маленьких «Арарата» и один дудук! – радостно воскликнул Ованес, увидев Офелию.

– Моя племянница, Арусяк. – Тетка махнула рукой в сторону родственницы.

Ованес поклонился и снова перевел взор на свою возлюбленную. Через минуту они присели на раскладные стульчики и стали о чем-то шушукаться. Арусяк, впервые увидевшая картины тетки в таком количестве, стала внимательно рассматривать их. Фантазия у тетушки была бурной. На одной картине был изображен клыкастый, как вампир, младенец в немецкой каске; на другой парочка влюбленных вытаскивала из моря невод, в котором бился огромный змей; на третьей Арусяк узнала свою бабку, которая почему-то была фиолетового цвета, с огромными крыльями за спиной и антеннами на голове; на четвертой были изображены клоуны, скачущие по арене цирка; на пятой… впрочем, на пятой было изображено непонятно что: казалось, что кто-то просто вылил краски на полотно и смешал их.

– Моя любимая, «Хаос» называется, – восторженно сказал Ованес, заметив, что картина привлекла внимание Арусяк.

Арусяк закусила губу и представила, какой хаос творится в голове бедной тетки, раз она рисует такое. Рядом с большими картинами стояли маленькие изображения Арарата. Они были абсолютно одинаковыми, за исключением фона, на одних – серого, на других – розового, а на третьих – почему-то зеленого. В какой-то период жизни Офелия, почувствовав, что ее прекрасные творения не пользуются спросом, стала рисовать маленькие «Арараты», которые тоннами скупали туристы. Душу Офелии согревала надежда, что когда-нибудь кто-то обратит внимание и на более серьезные ее работы. Или хотя бы приедет щедрый узбек и закажет еще пяток ослов.

Арусяк села на свободный стульчик и стала глазеть по сторонам, думая о завтрашнем дне и встрече с противным Вачаганом и проклиная в душе Сашу Величко, из-за которого Петр Мурадян обозлился на всех русских мужчин. С грустью вспоминала Арусяк свою любимую комнату, вазочки с эклерами, учебу в университете и теперь уже несбыточную мечту стать профессиональным переводчиком. Грусть перешла в скорбь, когда Арусяк вспомнила, что сегодня утром не обнаружила паспорта в своей сумке. Накануне Петр, уловив настроение дочери, спрятал ее паспорт, чтобы Арусяк не улизнула в Харьков. Подумав об этом, она чуть не заплакала, а когда взгляд ее упал на картину с пляшущими клоунами, не выдержала и стала всхлипывать: в детстве она больше всего ненавидела походы в цирк, поскольку никак не могла понять, что смешного в кривляниях раскрашенного дядьки в огромных штанах и почему все люди аплодируют тетке с практически голой попой, которая мучает бедных морских котиков?

Картина Офелии повергла Арусяк в уныние.

Окончательно настроение испортил Ованес, который, заметив издалека какую-то группу белобрысых иностранцев, вскочил с места и стал дудеть в свой дудук. Офелия тоже засуетилась и принялась выставлять на передний план «Арараты». Иностранцы медленно, вразвалочку шли по ряду и рассматривали всякие поделки и картины, в то время как продавцы наперебой расхваливали свой товар и норовили сунуть его в руки.

– Арарат! Арарат! Джезва! Хачкар! – выкрикивали люди.

– Дудук! – крикнул Ованес и стал усиленно дудеть, раздувая щеки.

Но в этот день боги явно были на стороне Офелии, а может, ее астральное тело успело за ночь слетать к иностранным астральным телам и уговорить их завтра купить картины. Пройдя весь ряд и ничего не купив, делегация остановилась возле картин Офелии.

– Арарат, фифти долларс уан Арарат, гуд Арарат, мени Арарат, дифферент Арарат, – затараторила тетка на ломаном английском языке, увидев на голове седовласого мужчины в солнцезащитных очках бейсболку с американским флагом.

– Назаре, ходи-но сюди, диви, яке малярство файне! – крикнул мужчина, махая рукой Назару, который рассматривал хачкары.

Услышав родную речь, Арусяк чуть не взвизгнула от радости.

– Ви з Харкова? – обрадовалась Арусяк, готовая расцеловать всю делегацию.

– Та ні, ми зі Львова, а що? – Мужчина покрутил длинный белый ус.

– А я з Харкова, – вздохнула Арусяк.

– А тут що робиш?

– Працюю, в гості приïхала, тітці помагаю. – Сердце Арусяк забилось сильнее, чем в тот день, когда Хамест поила ее кофе.

– А як там у нас? – поинтересовалась Арусяк и с надеждой посмотрела на мужчину.

– Та як, усе гаразд. Чи давно з батьківщини?

– Ох, давно, сумую. – Арусяк вздохнула и опустила голову.

– То повертайся, – улыбнулся мужчина и показал на картину, изображавшую хаос, царящий в голове Офелии. – А що то означаe?

– Хаос, – ответила Арусяк и посмотрела на тетку. Та, разочарованная и злая, сидела на стуле, понимая, что туристам с Украины «Арарат» за пятьдесят баксов не всучишь.

– Лепська річ, чи взяти? Назаре, та ходи ж хутко, хай тобі трясця! – топнул ногой мужчина.

Через минуту прискакал худенький мужичонка с жидкими волосами и выпученными зелеными глазами. В руке он сжимал хачкар. Минут пять Назар и усатый изучали картину: то отходили дальше, то подходили ближе, смотрели с левого боку, потом с правого, потом Назар взял картину в руки и отошел на несколько шагов.

– Та ні, туди давай, ні, праворуч, кажу тобі, ні, ось так, гаразд! – командовал мужик в кепке.

Ничего не понимающая Офелия то и дело теребила Арусяк, которая от нахлынувших чувств не могла и двух слов связать. Рядом стоял Ованес, косился на мужчину и изредка дудел в свой дудук.

– Та все файно, Остапе, мені подобаеться, берімо вже, та ходімо, ще до крамнички тре зайти, – махнул рукой Назар.