Онлайн книга «Пир»
|
– Контроль-контроль. – А с новосельем? Зажмете, гниды, как с дачей. – Через недельку, Эдик. – Да, да. А через недельку – еще через недельку. – Аж не ебаться, Эдь. Клянус, чэстный слово, блад. – Оленька у тебя была поширше, в смысле «гуляем по буфету». – Кто старое помянет… – А кто забудет – два. Помнишь на Ломоносовском тогда? Каждый вечер, каждый вечер. А теперь – через недельку, через недельку. – Ну, не наезжай. – Воспитывать жену надо. – У нас демократия, – Шноговняк встал, натянул кожаную куртку. – Ну, двинули? Оболенский надел синий клубный пиджак, поправил полосатый галстук: – Да… Чего ж это я так уставать стал? – Ебешься мало. – Это точно… – Оболенский зевнул и потянулся, подняв над головой непропорционально короткие руки. – Слушай, а может все-таки на банкет останемся? – Оставайся, если хочешь. Но я этого козла видеть не могу. – Надо попросить Соколова, чтоб он вас официально помирил. – Ага. Коллективную телегу накатайте: «Господин министр культуры, убедительно просим, блядь, культурно помирить двух непримиримых врагов». – Чтобы наша отечественная культура не несла досадные убытки… – Оболенский встал, прощально осмотрел свое лицо в зеркале. – М-да. Здоровый цвет утраченных иллюзий. – Ну, что, русские свиньи, кто хочет свежей детской кровушки? – раздался из динамика грозный голос Бермана и негодующий рев зала. Берман злобно захохотал. – Вот у кого атом в жопе, – закурил Шноговняк. – Там не атом. Там, блядь, синхрофазотрон, – Оболенский засеменил к выходу. Через полчаса они уже были в ресторане «Молочные реки» и сидели голые, друг против друга в большой синей ванне, полной бурлящего молока. В полупустом бело-сине-зеркальном зале находились еще три пары. Органист на перламутровой сцене в форме ракушки наигрывал русские мелодии. На разделяющей Шноговняка и Оболенского мраморной доске стоял запотевший графин с водкой и тарелка с солеными груздями. – Все у них ничего, но почему упор на русскую кухню? – Оболенский наполнил стопки водкой. – Молочные реки, кисельные берега, – потушил окурок Шноговняк. – Сивка-бурка, вещий каурка… – Здесь китайские черные яйца неплохо бы смотрелись. – На молочном фоне? – Ага. – Эстет ты ебаный. – Тем и живы, – Оболенский поднял стопку. – За что, педрило мелитопольское? – За мирное небо, ептеть. – Давай за «Карманный бильярд». – Ну, давай. Витька хоть одну приличную программу слепил. Чокнулись, выпили. Стали закусывать груздями. – Правильные грибы у них, – громко хрустел, не закрывая губ, Оболенский. – Они какого-то лесника нашли, он грузди солит по старому рецепту: в бочку закатает, бочку на дно озера. И хранит там. – Кайф. – Здесь вообще очень приличная кухня. – Да, я помню. Подошла длинноногая официантка в белом бикини: – Вы готовы сделать заказ? – А что у вас хорошего? – посмотрел снизу вверх Шноговняк. – У нас все вкусно, – улыбнулась она. – Ливорнский форшмак, судачки в чешуе из картофеля, осетринка под вишневым соусом, куриные котлеты «Помпадур» с клубникой и ананасами, поросята молочные. – Блины с черной икрой есть? – спросил Оболенский. – Конечно. – Принесите. – Рекомендую раковый суп «Багратион». – Суп я не буду, – наполнил стопки Оболенский. – Блины. И салат овощной. – А мне осетрину, – Шноговняк потрогал колено официантки. – И форшмак с гренками. Да! И еще по жульенчику какому-нибудь свинтите нам. – И маслин, – подсказал Оболенский. – И пирожков вместо хлеба. – И попить… чего-нибудь такое… – Морс, квас, минеральная вода? – Морсика. Официантка удалилась, покачивая узкими бедрами. Оболенский чокнулся со стопкой Шноговняка: – Ванечка, давай. – Ну, ты погнал лошадей. – После первой и второй… – За тебя тогда. – А хоть бы! – Оболенский качнул своей массивной головой назад, и содержимое стопки исчезло в его губищах. – Ой… хорошо. – Я вчера с Димкой столкнулся у Потапыча. – С каким? – С Каманиным. – Ааа. И что? – Они так с «Нирваной» лажанулись! – Чего, накрылась? – Не то слово. Димка десятку свою вбухал в декорации. М-м-м. Ничего водяра… Хочешь анекдот? Психа привозят в сумасшедший дом, спрашивают: ты кто? Я Наполеон. Ну, у нас уже семь Наполеонов. А я пирожное «Наполеон». Оболенский пристально посмотрел на Шноговняка: – Вань. – Чего? – Давай напьемся. Шноговняк посерьезнел: – Здесь? – А что? – Да я здесь хотел просто оттолкнуться. По-мягкому. – Ну, давай тут поедим, а напьемся в «Молотов-Риббентроп». Шноговняк вертел пустую стопку на мраморной доске: – Тебе правда херово? – Правда. – Ну… давай. Завтра у меня – ничего. Послезавтра съемка. Оболенский растянул губищи в улыбке, показывая желтые и кривые зубы и подмигнул маленьким, вечно влажным глазом. Опустошив поллитровый графин водки и поужинав, они переместились из тихих «Молочных рек» в шумный бар «Молотов-Риббентроп». Недавно открывшийся, бар мгновенно стал самым модным местом у столичной богемы, вечером в нем всегда толпился пестрый народ. Оболенского и Шноговняка встретили ревом и рукоплесканиями, им мгновенно освободили центральные места за стойкой. Два неизменных бармена – Андрюша в форме капитана НКВД и Георг в черном кителе штурмбаннфюрера СС подали фирменный коктейль «Москва-Берлин» – русскую водку и немецкий шнапс в широком прямоугольном стакане, разделенные вертикальной прослойкой алого льда. Просторный зал бара был также разделен пополам: одна половина, светло-коричневая, как рубашки штурмовиков, была увешана нацистскими плакатами и фотографиями; другая, кумачово-красная, пестрела плакатами сталинского времени. Два белых бюста – крутолобого Молотова и худощавого Риббентропа возвышались по краям массивной стальной стойки. Попеременно звучали советские и немецкие шлягеры тридцатых годов. |