Книга Метель, страница 5 – Владимир Сорокин

— А чего ты обыкновенную лошадь не купил?

— Обнакнаве-н-ну-ую! — вытянул вперед губы трубочкой Перхуша, отчего профиль его стал совсем как у галчонка. — На нее сена не накосишьси, на обнакнавенную-то. Я ж, барин, один, как выпь на болоте, куда мне сено ворочать! На корову-то косишь, косишь, не накосисси. Я и корову-то нынче не держу, бросил. А на малых — любо-дорого: полосу клевера посею, скошу, высушу — им на всю зиму. Овса им намелю, водицу налью — вот и вся недолга.

— Нынче люди и больших лошадей содержат, — возразил ему доктор. — У нас в Репишной семья содержит большую лошадь.

— Так то семья, барин! — замотал головой Перхуша так, что шапка совсем наползла ему на глаза.

И, поправив шапку, спросил:

— А какова лошадь-то?

— Раза в два больше обычной.

— В два? Это мало. Я у нас на станции видал и поболе. Вы там новое стойло не приметили?

— Нет.

— Осенью построили огромадное. Я вон по радио слыхал, нонче в Нижнем на ярмонке был битюг с дом четырехэтажнай.

— Есть такие лошади, — серьезно кивнул доктор. — Используются для сверхтяжелых работ.

— Вы видали?

— Видал издали, в Твери. Вез такой битюг состав с углем.

— Во! — прищелкнул языком Перхуша. — Сколько ж такая лошадь в день овса жрет?

— Ну, — доктор прищурился, морща свой нос, — я думаю, что...

Вдруг самокат тряхнуло, крутануло, послышался треск, и доктор чуть не вылетел в снег. Лошадки всхрапнули под брезентом.

— Ух ты... — только успел выдохнуть Перхуша, теряя свалившуюся с головы шапку и налетая грудью на правило.

С носа доктора слетело пенсне, замоталось на шнурке. Он сразу поймал его и надел. Самокат стоял на обочине, накренившись на правый бок.

— Засади тебя... — Перхуша слез, потирая грудь, обошел самокат, присел, заглядывая под него.

— Чего там? — спросил доктор, не вылезая изпод полости.

— Напоролися на чтой-то... — Перхуша сошел вправо с дороги и сразу провалился в снег, заворочался, кряхтя, полез под самокат.

Доктор ждал, сидя в накренившемся самокате. Наконец показалась голова Перхуши:

— Щас...

Он откинул успевшую покрыться снегом рогожу, потянул вожжи назад, не садясь на свое место:

— А ну, а ну, а ну...

Лошадки, отфыркиваясь, стали пятиться. Но самокат лишь дергался на месте.

— Дай-ка я сойду... — Доктор отстегнул медвежью полость, слез.

— А ну, а ну, а ну! — Перхуша уперся в самокат, помогая лошадям пятиться.

Самокат дернулся назад, дернулся еще, съехал с гиблого места и встал поперек дороги. Перхуша обежал его спереди, присел на корточки. Подошел и доктор в своем длинном пихоре. Нос правого полоза был расколот.

— Вот оно, засади тебя... Тьфу! — плюнул Перхуша.

— Треснула? — пригляделся доктор, наклоняясь.

— Ракололася, — обидно чомкнул губами Перхуша.

— На что ж такое мы налетели? — поискал глазами доктор спереди самоката.

Там был только взрыхленный снег, на который падал хлопьями снег новый. Перхуша принялся на этом месте разгребать снег валенком, вдруг пнул что-то твердое, оно выскользнуло из снежной мешанины. Возница и седок склонились, силясь разглядеть это, но толком не увидели ничего. Доктор протер пенсне, надел снова и вдруг увидел:

— Mein Gott... — Он осторожно протянул руку вниз.

Рука коснулась гладкого, твердого и прозрачного. Перхуша встал на четвереньки, чтобы разглядеть. В снегу еле виднелась прозрачная пирамида размером с Перхушину шапку. Седок и возница ощупали ее. Она была из твердого прозрачного, похожего на стекло, материала. Поземка крутила снежные хлопья вокруг идеально ровных граней пирамиды. Доктор ткнул ее — пирамида легко скользнула в сторону. Он взял ее в руки, выпрямился. Пирамида была чрезвычайно легкой, можно сказать — совсем ничего не весила. Доктор вертел ее в руках:

— Черт знает что...

Перхуша приглядывался, отирая с бровей налипающий снег:

— Чаво ж это?

— Пирамида, — наморщил нос доктор. — Твердая, как сталь.

— На нее напоролися? — чмокал Перхуша.

— Стало быть, на нее. — Доктор вертел пирамиду. — Какого черта она здесь?

— Нешто с воза упало?

— А зачем она?

— А, барин... — в сердцах Перхуша махнул руковицей, отходя к самокату. — Нонче столько штук разных понаделано непонятно для чего...

Он ухватился за сломанный носок полоза, покачал осторожно:

— Вроде не совсем отлупился.

Доктор со вздохом возвращающегося к нему раздражения швырнул пирамиду прочь, и она исчезла в снегу.

— Барин, надо б полоз перевязать чем-то. Да и назад поворотить. — Петруша высморкался в рукавицу.

— Как назад? Ты что?

— А то, что всего-то версты четыре проехали. А там, чай, в лощине снегу поболе, там с перетянутым полозом-то сядем. И тово.

— Погоди, как назад? — развел руками доктор. — Там люди гибнут, там санитары ждут, там эпи-де-мия! Какой — назад?!

— У нас тоже — эпидемия, — рассмеялся Перхуша. — Вон, глянь, как треснуто.

Доктор присел на корточки, разглядывая треснувший полоз.

— С таким двенадцать верст не проедем. Вон мятель-то как заворачивает. — Перхуша оглянулся.

Метель и вправду усилилась, снег несло и крутило.

— Щас лесом проедем, а там в лощине-то как сядим — и тово. И раки про нас речныя перешепчутся.

— А если его стянуть чем-нибудь? — разглядывал полоз доктор, смахивая с него падающий снег.

— Чем? Рубахою разве что. Стянуть-то стянем, а надолго не хватит. Сдерет. Поверну я, барин, от греха.

— Погоди, погоди... — задумался доктор. — Чертова пирамида... Слушай, а что, если... У меня же бинт эластичный есть. Он крепкий. Бинтом стянем накрепко да и поедем.

— Как бинтом? — не понял Перхуша. — Он же слабже рубахи, его ж сорвет вмиг.

— Эластичный бинт крепок, — со значением произнес доктор, распрямляясь.

Он произнес это так уверенно, что Перхуша замолчал, съежившись. Ему вдруг стало зябко.

Доктор решительно подошел к своим пристегнутым сзади саквояжам, отстегнул один, раскрыл, быстро нашел упаковку эластичного бинта, взял, увидел склянки и пузырьки в саквояже и радостно прищелкнул языком:

— Идея! Идея... — Он вытащил одну из склянок, заспешил к полозу.

Перхуша встал рядом с ним на колени, стал разгребать рукавицами снег. И нащупал еще одну пирамиду.