Онлайн книга «Супервольф»
— Я готов помочь всеми силами, но я не знаю, что вас интересует. Да, я встречался с фюрером. Да, он произвел на меня впечатление своей горячностью и устремленностью за горизонт обычного. Да, он предлагал мне сотрудничество, но, поверьте, мне никогда в голову не приходило последовать на его зов. Эта была бы верная гибель. Если бы я позволил себе что-нибудь подобное, я очень скоро лишился бы не только дара, но и головы. Затем не удержался и выпалил. — Гитлер нападет на Советский Союз 22 июня! Сталин, как ни в чем не бывало, ткнул меня трубкой. — Какого года? Я от отчаяния всплеснул руками. — Не знаю. Не могу знать! — Не можете или не хотите, Мессинг? Я, стоя на краю бездны, попытался убедить его. — Просто не знаю. Существует такое состояние, называется сулонг. Оно сродни гипнотическому сну. Когда я погружаюсь в него, меня посещают видения. Они чаще всего не привязаны к какому-то определенному месту, ко времени. — То есть, вы не можете сказать к какому дню, месяцу или году они относятся? — Именно! — обрадовался я. — Картинки могут быть привязаны к событию, но разобрать, что это за событие, с чем оно связано, тоже чрезвычайно трудно. Это удается очень редко. Прибавьте плохое знание языков, а то и вовсе их незнание. Незнание нравов, обычаев, моды, устройства жизни, наконец. Это нелегкая работа, Иосиф Виссарионович. Наконец товарищ Сталин закончил набивать трубку и закурил. — От таких прогнозов мало толку. Чем же вы отличаетесь от шарлатана? Как я могу вам верить? — Вот и я говорю, товарищ Сталин, зачем мне верить? Это что-то вроде сновидения, все зыбко, фрагментами, цитатами, чаще всего не связанными между собой. Все плывет и подрагивает, причем, далекое будущее мне дается легче, но что касается завтрашнего дня, это практически невыполнимая задача. По-видимому, это происходит потому, что чем ближе к тебе это самое будущее, тем больше альтернатив. Те, кто заявляют, что способны угадать номера выигрышных лотерейных билетов, лгут. Например, до войны в Польше выступал известный медиум Шиллер-Школьник. Он брался предсказывать номера, на которые должны выпасть выигрыши в ближайшем розыгрыше. Когда мне об этом рассказывали, я задал только один вопрос: почему эти номера не купит сам провидец, хотя бы для того, чтобы иметь возможность бросить свою сомнительную и рискованную профессию? — В том, в чем вы сейчас признались, есть известная логика, но вот в чем загвоздка, Мессинг. В отличие от всех прочих шарлатанов и мошенников, ваши так называемые вещие сны имеют странное свойство сбываться, и это говорит в вашу пользу. Ответьте, как вы сами относитесь к своим прогнозам? Какой процент ошибок допускаете? Что я мог ответить? Я выговорил так, как оно есть. — У меня не бывает ошибок, товарищ Сталин. — То есть вы хотите сказать, что они все сбываются? — Да. — Все без исключения? — Да, если все идет напрямую. — Как это? — Не помню, когда это было, в тридцать пятом или в тридцать шестом году. Одна женщина в Польше спросила меня о судьбе сына. Она предъявила его письмо. Я сразу угадал, что человек, написавший его, умер. Пришлось огорчить бедную женщину. Через полгода, а может, через год я вновь приехал в этот городок. Остановился в гостинице, тут ко мне ворвался молодой человек и начал скандалить. Он кричал, что я едва не погубил его мать. Дело едва не дошло до рукоприкладства. Я попросил его успокоиться и сообщил, что готов извиниться перед ним, только сначала надо разобраться, как вы, Иосиф Виссарионович, любезно выразились, в существе дела. Он пригласил в номер мать, которая тоже выразила свое неудовольствие ошибочным предсказанием. Я никак не мог понять, в чем дело, пока не попросил сына этой женщины написать что-нибудь своей рукой. Он исполнил мою просьбу. Я взглянул на написанное, и все стало ясно. Я спросил молодого человека, кто написал то злополучное письмо. Он признался, что это сделал его товарищ. У него в то время болела рука. Где теперь ваш товарищ? Он умер, признался молодой человек… — Я понял, — перебил меня вождь. — Толку от вас мало… Скажите, в этом году немцы высадятся в Британии? — Нет, Иосиф Виссарионович, — решительно заявил я. — Ни в этом, ни в следующем году этого не будет. Это вообще никогда не случится. Я ни разу не видал фашистов в Британии, а вот англичан во Франции видал. — Хотя бы кое-что, — проворчал балабос, выдохнул дымок и хитро взглянул на меня. — А насчет 22 июня вы ничего не можете добавить? Я с удовольствием вдохнул знакомый аромат «Герцеговины Флор». Мне стало полегче. Была бы моя воля, я с головой погрузился бы в самый жар тлеющего в головке табака. — Не могу вводить вас в заблуждение, — настойчиво подтвердил я. — Хорошо. Он перебрал лежавшие на столе газеты. Задержал в руках номер «Правды», подозвал к себе и, развернув газету, спросил. — Что вы можете сказать об этих людях? Я приблизился, заглянул в газету. Здесь были опубликованы — крупно и четко — портреты советских военных деятелей, впервые получивших генеральские звания, введенные в Красной Армии в июне 1940 года. С газетного разворота на меня смотрели люди разных национальностей. Миг, туман, наплывом ясность — и их лица ожили, задвигались, освоили речь. До меня донесся многоголосый хор приказов, докладов, воплей, предсмертных вскриков. За их плечами — там, в предсказуемо-близкой дали — пылали пожары, горела Волга, рушились дома. В небе кувыркались самолеты, из-под гусениц громадных бронированных машин комьями летела земля. Облик грядущего был страшен. Я с трудом различал подписи под фотографиями. Фамилии по большей части были русские, но среди них нередко попадались украинские, кавказские, восточные, польские — Ватутин, Говоров, Гордов, Качалов, Карбышев, Лукин, Сверчевский, Рокоссовский. Здесь были мои сородичи — Смушкевич, Цейтлин, Броуд Яков Исаакович. Одного из них я узнал сразу — этот генерал принимал парад в Бресте. Я наклонился пониже и прочитал: «Кривошеин Семен Моисеевич». [69] |