Онлайн книга «Андерманир штук»
|
Так оно и осталось, в пальчиках, по очереди: «Болезнь куклы», «Смерть куклы», «Похороны куклы»… или все-таки померещилась «Смерть куклы»? И если померещилась то кому – Петру Ильичу? Антону Петровичу? Старому черному пианино из маминой комнаты? Вот и Леночка, bambolina mia, говорила Джулия Давнини. Bambolina bella… никогда так и не научившаяся ни любить его, ни верить в него. Боявшаяся дрессированных собачек, но беспечно улыбавшаяся при виде пилы – страшного инструмента, на котором каждый вечер исполняется одна и та же детская пьеска, «Смерть куклы»… – А что я просто так пришла – действительно поинтересоваться, как ты живешь, – этого ты представить себе вообще не можешь? – Вообще не могу, – признался Антон Петрович и добавил: – Прости. Леночка, с трудом дотянувшись до брошенной на диван сумочки, закурила, центра второго квадрата – не покидая. – Тебе пепел оттуда до пепельницы не добросить, – заметил Антон Петрович. – Перейди в третий квадрат. И давай оттуда про свое «дело», а то чай пить пора! И торт там в прихожей… топчется. – Он улыбнулся. Леночка неохотно перешла в центр третьего квадрата. – Дело такое, значит… – да что же у нее с голосом-то! – Дело такое… – Ну же!.. – Мне что-то мешает говорить. Нервничает. Подняла глаза, но на отца не смотрит. Лицо – в красных пятнах. Антон Петрович приподнялся с дивана: – Ты, присядешь, может быть? Вид твой не очень мне нравится… – Странно… а другим нравится. Bambolina mia, bambolina bella. – У Геннадия что же сейчас… соревнования? – сломал в себе себя Антон Петрович: сил не было больше вытягивать из дочери это самое «дело»! – Соревнования. У него вообще вся жизнь… гребля. А вот где он гребет – об этом меня в известность давно не ставят. Мне сообщают только: соревнования, рубашки гладь давай. Ни места, ни времени не уточняют! – Леночка на одной ноге перепрыгнула в центр следующего квадрата, пошатнулась. – Я в порядке, пап, ну чего ты? – А разойтись с Геннадием? – В моем возрасте не расходятся. – В любом расходятся… Ну, ладно, не хочешь о Геннадии – о Добровольском тогда расскажи. – Добровольский дурак. – Это я знаю. Но вы ведь, вроде, новый аттракцион репетируете? – Да какой новый! – махнула рукой Леночка и чуть не упала, потеряв равновесие. – Помещает нас с Норой в зеркальные кубы да головы переставляет… а нового – что манеж начал злаками какими-то немыслимыми засевать. Я тут предложила по злакам молотилку пустить… не пустил. – Ему ведь тоже за шестьдесят уже. – Антон Петрович подал Леночке пепельницу, умаявшись наблюдать за ее балансированием с пеплом на кончике сигареты. – Неужели он не устал еще от всего этого! – Как видишь… Говорила же тебе: давай «Полчаса чудес» возобновим. – Стыдно. – Раньше не стыдно было, а теперь стыдно? – Именно. «Эволюция» такой процесс называется. – Стыдно, стыдно… ничего не стыдно! Вся Москва про твой последний аттракцион до сих пор говорит… Слушай, а ты тогда новый номер придумай – где мы вместе! Я бы опять на Цветной перебралась… – Так ты за этим пришла, за номером? – Да нет, я просто так пришла, говорю же! – Леночка расхохоталась – громко и нервно. В кухне упала на пол чашка. – Чашку разбил, – вздохнула Леночка. – Она уже была разбитая, это которая в крапинку зеленую. – И на сколько осколков разбил – знаешь? Антон Петрович усмехнулся. – А номер, Леночка, придумать нельзя. – Да помню я! Надо-сперва-ощутить-в-нем-потребность-надо-выносить-его – и так далее… – Антон-Петрович-Фертов-цирковой-псевдоним-Антонио-Феери. Кстати, у вас там на Цветном, говорят, еще один такой появился – клоун новый, Петя Миронов. Молодой и лохматый. Тоже как будто репризы свои в соответствии с потребностями души строит. Рассказывают, что получается не смешно. – Понятное дело, – развел руками Антон Петрович. – Не смешно и должно получаться – грустно должно, когда «в соответствии с потребностями души»! – Клоуны существуют, чтобы смешить. Уж столько-то я в цирке понимаю, хоть ты меня всю жизнь около себя и продержал! Так и осталась с чем была… с улыбкой. – Сама выбрала со мной выступать, – попался на удочку Антон Петрович. – Тебе предлагали… – Что, что мне предлагали? Мне предлагали шею себе на трапеции свернуть! А я не хотела. – Она уронила пепельницу на ковер – строго в центр следующего квадрата. – Лев! Ле-ев! Иди убери тут… – Цирк есть цирк… извините за выражение, – сказал Антон Петрович и нагнулся за пепельницей. – Но не каждый в цирке шею сворачивает! – Леночка оглянулась на все еще закрытую дверь в кухню. – Правильно, не каждый. Некоторые просто улыбаются. – Ты, значит, вот как со мной… – Леночка ушла с ковра. – А я тогда тебе скажу… – Тут она остановилась – поинтересоваться: – И часто он не приходит, когда его зовут? – Когда так зовут – никогда не приходит. Но так его тут не зовут. – Ничего! – рассмеялась Леночка. – Скоро… И – повалилась вдруг на Антона Петровича. – Леночка! Боже мой… Леночка! Леночка выглядела мертвой. – Лев… да что ж это такое-то… Лев, воды неси! Лев уже стоял рядом – как всегда тут и был. Со стаканом воды. – Брызгай… Тот брызгать не стал – вылил воду прямо на Леночку. Будто в цветочный горшок вылил. Леночка вздрогнула и очнулась. Антон Петрович помог дочери перейти на диван. – У меня все мокрое, – сказала она, – и лицо, и одежда… – …и душа, и мысли, – серьезно и грустно продолжил Лев. На сказанное внимания не обратили. Леночка аккуратно размазывала по безразличной физиономии – словно добиваясь получения однородной массы – тушь, пудру, губную помаду… Печальный клоун. Петя Миронов. Смотреть – душу выворачивало. – Леночка, ты… прости меня! – засуетился Антон Петрович. – Ты скажи, что сказать хотела, скажи… – я виноват перед тобой? Прости, прости… Он перевел взгляд на Льва: Льва как будто трясло. Лев в упор смотрел на Леночку. Не отрываясь. У Леночки начался озноб. – Озноб. – Лев произнес это совсем тихо. – Сильный озноб. – Уйди! – крикнула вдруг Леночка и закрыла лицо руками. – Уйди, Лев, глаза у тебя… красные! Лев подчинился. Без единого слова. – Мне лучше, пап… Я не знаю, что это было. Голова закружилась… я упала. Упала? |