
Онлайн книга «Война HAАRP»
– ПВД – это… – Пузырь высокого давления. – Не привык ещё к вашей терминологии. Кто бы сомневался в твоей компетентности? Мы летим в Воркуту, там дозаправимся – и в океан километров на триста от берега. Там включим «Коршун». – Понятно, что летим не на прогулку. А этот поганец всё ещё там. – Кто? – Американское «исследовательское» корыто «Ночное солнце». Вот кого загнать бы во льды! Чтобы и не выбрался. – Наш ВМФ далеко. – Я не корабли ВМФ имею в виду, нам самим надо соорудить над ним климатическую ундуляцию и накрыть куполом низкого давления. Пусть и судно накроет ледяной дождь. – Так давайте сделаем. Наши включат «Короли» в Тикси и на Камчатке, наш «Коршун» будет «третьим углом», прицелимся и шарахнем. – А он возьмёт и свалит оттуда. – Это если узнает о наших замыслах, а мы подкрадёмся незаметно. Олег с любопытством посмотрел на профиль спутника. – Ты вообще рисковый парень, майор из антитеррора. Наши боссы таких любят. – Я дело говорю. – Вот и свяжись с Семёновым, а лучше с самим Черняком, предложи идею. Мы всё равно в этом районе околачиваться будем несколько часов, шунтирование ундуляции организовывать. А я просчитаю самое оптимальное место для барражирования самолёта, чтобы укол был чувствительным. Афанасий сжал плечо школьного друга. – Спасибо за поддержку. Позвоню им из Воркуты. В Воркуту прибыли в пять часов вечера по местному времени. Воркутинский пассажирский аэропорт последние годы мог принимать самолёты почти всех типов, даже такие, как «Боинг-747» или «Аэробус-350», но «Ил-96» с командой Афанасия посадили на поле военного аэродрома, который попал в программу восстановления северных аэропортов, разрушенных «реорганизацией» российской армии бывшим министром обороны Сердюковым, и получил современную взлётную полосу, способную принимать тяжёлые военные транспортники. Пока самолёт заправляли, Афанасий выслушал лекцию капитана Ширяева, подсевшего к ним отдохнуть, о местности и о городе Воркуте, в котором он жил какое-то время. Город располагался на реке Воркуте – первоначальное название реки было Варкута-яха, что переводилось с ненецкого как «река, изобилующая медведями», – в зоне вечной мерзлоты и считался третьим по численности населения городом в мире, расположенным за Полярным кругом. По рассказу Ширяева, Воркута была основана геологами как посёлок в Большеземельской тундре в начале тысяча девятьсот тридцатого года, вошла в состав Коми АССР и благополучно дожила до двадцать первого века. – Да, здесь был один из крупнейших лагерей СССР – Воркутлаг, – говорил капитан возбуждённо, – да, до конца восьмидесятых он оставался местом ссылки, но теперь это неплохой современный городок на Севере, где есть и свой угольный музей, и оперный театр, и киносервис. Если с конца прошлого века народ отсюда убегал, то сейчас… – Почему убегал? – перебил Ширяева Афанасий. – В районе Воркуты проводили подземные ядерные взрывы, стала нарастать заболеваемость злокачественными опухолями. – Зачем взрывали? Неужели и там был полигон? – Нет, всего лишь зондировали угольные пласты, а через двадцать лет зараженная вода нашла выходы к реке. – Откуда тебе это известно? – Мой папа отсюда родом, можно сказать, – криво ухмыльнулся Ширяев. – Он же грузин… то есть, я хотел сказать, как он здесь оказался? Ширяев улыбнулся шире. – Он сидел здесь, в Воркутлаге, девять лет. Афанасий невольно покачал головой. – Как судьба распоряжается людьми. – Вы обо мне или об отце? – О тебе. Капитан поморгал, улыбка его полиняла. – Меня бабки да дедки по маминой линии воспитывали, она из здешних мест, работала в зоне, вышла за отца… Я вырос здесь, потом переехал в Екатеринбург, учился в лицее, в радиоинституте, там военная кафедра, я ушёл служить, работал в Калининградском метеоцентре. – Шалва, – послышался голос Ривкина. – Иду, – поднялся Ширяев. – Всё путём, командир, мне на судьбу грех жаловаться, но ты должен знать, с кем службу мотаешь. – Что с отцом? Выпустили? – Похоронили здесь, на зоне, убийц на воле не хоронили. Сорок шесть лет мужику было, а сел за то, что вступился за девушку и зарезал двоих отморозков. Но он тоже не сам выбирал свою судьбу. – Он классный инженер, – посмотрел вслед капитану Олег. – Лучший оператор «Тополей», потому его и включили в состав группы. – Какое отношение он имеет к диагностике ионосферы? – А он и не должен заниматься ионосферой, его епархия – установка с излучателем, а тут ему равных мало. – Товарищ майор, – высунулся из пилотской кабины командир самолёта, – заправились, можем взлетать. – Поехали, – встрепенулся Афанасий. – Идём к морю Лаптевых, потом к границе льдов. – Часа три лететь. – Вам и штурвал в руки, а мы будем стирать грань. – Какую грань? – не понял лётчик. – Между умственным и физическим бездельем. Лётчик улыбнулся, исчез. Самолёт заворчал двигателями. Проснулся Дохлый, разлепил глаза. – Прилетели? – Сон плохой приснился? – участливо спросил сержант Бугаев. – Ничего не снилось. – Марин осоловело посмотрел в иллюминатор. – Где это мы? – Воркута. – А-а… – Сержант устроился в кресле поудобней и снова закрыл глаза. Спать он мог сутками. Взлетели, повернули на северо-восток. Самолёт через иллюминаторы слева пронзили густые потоки оранжевого света солнца, облизывающего северо-западный горизонт. В городах срединной России наступил вечер, но здесь, за Полярным кругом, по-прежнему царил день, подаренный человеку природой, хотя он – человек – так и не научился ценить такие подарки. С этой мыслью Афанасий уснул. Пока самолёт добирался до цели, он мог позволить себе отдыхать, руководить было некем и нечем, а ценить отдых, какой бы ни выпадала минута, он научился давно. Момент истины наступил в одиннадцать часов вечера по московскому времени, когда самолёт углубился в воздушное пространство над морем Лаптевых. – Приближаемся к пункту назначения, – доложил пилот. Афанасий прилип к иллюминатору, но самолёт летел на высоте восьми километров, и он увидел лишь сгустившуюся туманную дымку и слой облаков под самолётом. Слой не был сплошным, и в разрывы между облаками была видна свинцово-серая поверхность моря, вовсе не напоминавшая водный бассейн. |