Книга Смех Again, страница 22 – Олег Гладов

— Прямо во двор… — говорит голос с верхней полки, и я опускаю голову ещё ниже.

— Ну-у!!! И не забоялся?

Я вижу только затоптанный пол под своими подошвами, но по голосу узнаю Тётю Радио. Высунулась из-за перегородки. Как и молодая мама. Как и румяные толстяки. Я чувствую, что даже картёжники прекратили свою игру. Сейчас…

— А чего ему бояться? Димка много раз до этого с парашютом прыгал. Только не говорил никому. Сюрприз хотел сделать… — слышу я тот же голос сверху. — …Приземлился прямо перед крыльцом с букетом…

Я смотрю в пол.

— Оригинально, — слышу я мужской голос. Это тот дядька с кроссвордами.

— Оригинально… — согласился голос с верхней полки. — Но ещё оригинальней было дальше.

Я смотрю в пол.

— Взял он невесту за руку и повёл за ворота. А там друзья Димкины уже две кареты золочёных подогнали. Одна белыми лошадьми запряжена для Марины, это его невесту так зовут, а вторая — чёрными, для жениха…

Чё он мелет? Чё ему надо?

— Как красиво… — слышу я женский голос.

Это молоденькая мама… Иди, пей свои пилюли, дура.

— Красиво… — соглашается голос с верхней полки, — …но ещё красивее было дальше.

Чё ему, млядь, надо?

— Как только жених с невестой сели в кареты и поехали в ЗАГС, друзья по рации подали сигнал и с самолёта лепестки белых роз посыпались… Сколько там роз было… Пять тысяч, кажется… Да, Саша?

Это он мне?

Я поднимаю глаза. Тот с верхней полки уставился на меня. Все уставились на меня.

— Пять тысяч, да? — переспрашивает он.

— Да… — выдавливаю я из себя.

— Как красиво… — повторяет молодая мама.

— Красиво… — говорит, а сам всё смотрит на меня, — …они сыпались с неба, как снег… Всю деревню засыпали… да, Саша?

ЧЁ ЕМУ, ГОНДОНУ, НАДО???

— Да, — зло говорю я, — очень красиво было.

Картёжники снова уставились в свои карты.

— Ну у нас, конечно, поскромнее будет… — говорит Тётя Радио, — …но зато всё как полагается…

Она досадливо машет рукой:

— Там ещё зятёк такой… хоть бы ножи заточить смог… куда ему с парашютом сигать…

Тот с верхней полки смотрит мне в глаза.

— А платье, какое? На заказ шили? — это мамаша с сыном.

Эпицентр разговора смещается вправо. Уже и толстяки всунули свои три копейки в тему. И дядька, не выпускающий из руки кроссворд, рассказывает, что-то о недавней свадьбе его дочери.

А этот всё смотрит.

Я чувствую, что кровь отлила от лица и сердце выровняло свой бит. А ещё я чувствую, что меня начинает бесить его взгляд.

— Чего? — спрашиваю я, глядя на него.

Он, не отводя взгляда, пожимает плечами: типа, ничего. Потом что-то тихо говорит тётке на соседней полке и неожиданно спрыгивает вниз. Вдевает ноги в кроссовки. Садится рядом со мной на боковое нижнее. Молчит. И я не знаю, что ему сказать. И курить хочется.

— Ты куришь? — наконец спрашиваю я.

— Нет, — вот такой вот ответ.

— А я курю… — говорю я, доставая пачку и поднимаясь с места.

Он внимательно смотрит, как я кладу сигарету за ухо, и тоже поднимается. Одного роста со мной. И возраста приблизительно того же. Подстрижен как-то небрежно: видно, была совсем короткая стрижка, а потом волосы отросли как попало. Одет невразумительно, как и большинство людей в этой стране: серая рубашка с коротким рукавом, почти костюмного покроя брюки и кроссовки.

Я поворачиваюсь и иду в тамбур. Спиной чувствую, что идёт за мной. В тамбуре не так жарко, как в вагоне, зато накурено и шумно: несколько мужиков, размахивая сигаретами, спорят о последнем футбольном чемпионате. Я прислоняюсь к противоположной от них двери. Этот становится рядом. Закуриваю. Молчим. Темнеет.

За окном проносятся редкие деревья. За ними поле. То, чем засеяно поле: овёс, пшеница, рожь или что там — пожелтело. Видны оросительные машины на гигантских колёсах и чахлые фонтанчики воды, бьющие из них.

За полем — небо.

Мужики, продолжая спорить, выходят из тамбура. Успеваю выкурить полсигареты, прежде чем:

— Путешествуешь? — спрашивает он.

Я выдыхаю дым:

— А чё нельзя?

Он хмыкает. Потом:

— Куда едешь?

Отвечаю:

— Никуда.

— Значит, по пути.

Я выдыхаю дым:

— That why? — в смысле «Это почему же?»

— Becouse, — отвечает. В смысле «Потому».

Мля… Чё ему надо?

— Чё тебе надо? — спрашиваю наконец я.

Он словно прислушивается к моим словам. Потом лицо его проясняется, и он вдруг говорит:

— Ты художник, да?..

Он поднимает руку, сжатую так, будто держит в ней невидимый карандаш и чертит линии в воздухе. Словно рисуя невидимый узор:

— Ты рисуешь… Рисуешь на…

Он задумался и, помолчав пару секунд, произнёс:

— На коже… Ты татуировщик.

Грохот. Стробоскопные вспышки света. За окном проносится встречный пассажирский. В тамбуре, как в камнедробилке. Говорить всё равно не получится. Тайм-аут. Я достаю ещё одну сигарету.

За окном смазанная пульсирующая стена и…

Всё. Встречный прошёл.

— Чё тебе надо? — повторяю я.

Он не меняет позы и выражения лица:

— Ты уже давно в дороге?

— А ты? — спрашиваю я.

— Ты ведь не тот, за кого себя выдаёшь?

— Ты тоже, да? — говорю я и думаю, что более дурацкого разговора не припомню.

— Чуйка? — спрашивает он.

— Чего?

— Чуйка подсказывает?

Мля!.. Да что такое?!

— Ладно… — говорю я, — …удивил. Получилось.

Молчит.

— Слышь… — говорю я, — …ты не нервируй меня. А то когда я злюсь, я нехороший…

— А ты злишься? — безмятежно спрашивает он.

— Скоро начну, — говорю я и на всякий случай меняю опорную ногу для прямого в челюсть.

— Ты не злой, — говорит он.

— Ещё какой злой, — заверяю я его, а сам думаю: может, доказать? И пока примериваюсь (в челюсть и по яйцам? или в пузо и коленом?), дверь в тамбур открывается. Я ожидаю, что вернулись громкоголосые фанаты футбола, но ошибаюсь. Это та самая тётка, с которой трипует этот хрен.

— Можно, я тут постою? — спрашивает она, не глядя на меня.