Книга Исмаил, страница 21 – Амир-Хосейн Фарди

— Сейчас, должны уже появиться.

— Что?

— Говорю, сейчас вернутся, Мирза Манаф и другие.

— С моря вернутся?

— А откуда же, с моря, конечно. Ты, парень рассеянный какой-то, уж не влюблен ли?

Исмаил словно только что вспомнил Мирзу Манафа и других рыбаков, которые рано утром ушли в море.

— Если сейчас пойду на берег, увижу их?

— А как же, увидишь, конечно.

Он с нетерпением пошел на берег. Встал на песчаной дюне. Рыбаки возвращались. Море не было тусклым, как утром. Теперь оно было синим, с прожилками бирюзового, кое-где переходящим в оттенок зеленого, однако по-прежнему беспокойным. Волны его, растерянно и испуганно, как нитки с клубка, катились в сторону берега. Белого корабля нигде не было видно. Горизонт терялся в туманной дымке. Исмаил спустился с дюны. Рыбаки занимались лодками. Мирза Манаф увидел его издали и пошел ему навстречу. Он казался усталым, но при этом на губах его была сердечная улыбка, и смотрел он на Исмаила обрадованно.

— Извелся, ожидаючи?

— Да нет. Просто ждал.

— Каждый свой хлеб чем-то зарабатывает. Вот и мы хлеб наш достаем из моря. С трудностями и наградами, которые ты видишь.

Несколько рыбаков стояли на берегу и, приставив козырьками руки к глазам, всматривались в море. Исмаил, заинтересовавшись, спросил:

— Почему они смотрят туда?

— Две лодки еще не вернулись.

— Не вернулись? То есть пропали?!

— Да не то чтобы пропали, но море слегка неспокойно, могло туда отнести, сюда отнести, такие вещи здесь обычны, как у вас в Тегеране, например, зайдешь куда-нибудь и не знаешь, куда попал!

— Но тут же большая разница, Мирза. Одно дело суша, другое — море.

— Да, разница есть.

— То есть, они могут и не вернуться?

— Подождем.

Исмаил повернулся и посмотрел на море. Несколько рыбаков еще оставались на берегу, с безнадежностью вглядываясь в даль. Мирза Манаф мягко сжал его руку и повлек за собой, в сторону кофейни. Хозяин ее тоже вышел на улицу и стоял у дверей. Увидев их, спросил:

— Ничего не видно?

Мирза ответил:

— Пока нет.

Хозяин заведения печально кивнул и вернулся внутрь. А Мирза и Исмаил миновали кафе и пошли по обочине шоссе. Машины на скорости обгоняли их, и ветер от машин пригибал ветки деревьев. Через некоторое время они свернули на узкую улицу, застроенную домами из шлакобетонных блоков, полого поднимающуюся в сторону лесистых холмов. Они дошли примерно до середины улицы. Мирза Манаф остановился около старого, ветхого строения. Вставил ключ в побитую и вспученную деревянную дверь, с трудом открыл ее и сказал:

— Вот моя вилла. Прошу!

Он поднялся на второй этаж по грязной и расшатанной деревянной лестнице, Исмаил — за ним следом. Потом они вошли в прямоугольную вытянутую комнату, чем-то напоминающую длинный и людный коридор. Воняло рыбной гнилью, потной грязной одеждой — весь влажный тяжелый воздух комнаты тошнотворно ударил в нос. На полу были расстелены одеяла и дешевый тонкий ковер, старый и затрепанный. Мирза Манаф быстро раскрыл деревянные ставни. Четырехугольная колонна солнечного света уперлась в пол комнаты, и внутрь повеял прохладный, приятный ветерок. Мирза Манаф снял рыбацкую одежду и вместо нее надел белую рубашку и кофейного цвета брюки и пиджак. Переложил в карманы платок, сигареты и четки, снова закрыл ставни, запер дверь комнаты, проворно скользнул вниз по расшатанной лестнице и вышел на улицу. Исмаил спустился следом за ним, медленно и осторожно. Мирза Манаф запер двери дома, сунул ключи в карман и со смехом спросил:

— Ну как, посмотрел мою виллу?

— Да, удивительно!

— Рыбак постоянно в путине, хоть на суше, хоть на море, разницы нет. Сухое и мокрое для него едино!

По дороге он достал из кармана небольшую расческу и начал причесываться. Волосы он зачесывал наверх, сначала посередине головы ото лба, потом укладывал виски и, следом за расческой, приглаживал волосы левой рукой, чтобы они лежали гладко и ровно. Сказал Исмаилу:

— Как хорошо ты сделал, что приехал. Места наши очень красивы!

Немного погодя Исмаил спросил:

— По всей видимости, вы тут обжились, правда?

— Да, и сам не заметил, как привык к этим местам.

— Хорошие места, действительно!

— С другой стороны, у меня и выбора не было. Захотелось мне, как говорят здешние простые люди, принять без торга эти места. Море, шторм, улов, туман, дожди, леса — все это. Сначала я большего хотел, но, когда вошел в возраст, немножко стал опаслив, что ли. Знаю, что это все — во имя этих парней. Каждый раз, когда я раньше приезжал на сезон только, я под Кораном должен был пройти и вообще на ловле вдвойне был осторожен. Если бы не ради них, я бы тут не остался, хотелось сорваться с места и идти, а где вечер застанет, там и заночевать. Как Малик, упокой его Аллах.

— Я слышал о нем от матери.

— Спаси его Аллах, он прожил необыкновенную скитальческую жизнь.

— Мама всегда говорила, что Мирза Малик умер на чужбине. Был одиноким. Некому было стакан чая ему подать.

Мирза Манаф вздохнул и сказал:

— Спаси его Аллах. Могила его тут недалеко выше по склону, около деревни.

— Может, сходим?

— Да, пообедаем и сходим, этим же путем пойдем обратно.

Они шли вдоль леса. Дорога была мягкой и влажной. Шли мимо кустов и полегшей к земле пожелтевшей травы. Мирза Манаф вставил сигарету в тонкий изящный мундштук, зажег ее и нервно, глубоко затянулся. Сказал:

— Ты еще молод, Исмаил, и пока мало погрузился в жизнь, не представляешь, какое болото нам уготовано. Мне скоро пятьдесят, и я изо всех сил стараюсь удержаться на поверхности. Мирза Малик тоже изо всех сил бился, но в конце концов сил у него не осталось — и он махнул рукой. Сдался. А время мое и таких, как я, еще не пришло.

— Иншалла, пусть ваша жизнь долго продлится.

— Жизнь и смерть — само собой, но речь не о том. Мы все, из поколения в поколение, на этой красивой, как рай, земле живем в нищете и несчастьях. Мы пленники куска хлеба, как те коровы, что крутят молотилку, с утра до вечера ходим по кругу. А в итоге — ничего, только голова кружится. Всегда хлеб ехал верхом, а мы шли пешком. Всегда мы бегали и суетились, а цели не достигали. Отцы наши, чтобы накормить жену и детей, во все двери стучались. Зимой, в метель, в горах, десять раз обледенеешь, если не замерзнешь насмерть. Летом в море тонули и пропадали. Холера, туберкулез, чума, тиф, неурожаи — сотнями их косили. А если этого не было, ханы и господа сваливались на голову, не давая крошки сладко съесть. И мы с небольшими отличиями унаследовали туже беду. Вон посмотри на эти большие виллы, лес и поля, все это — собственность господ и их челяди, начиная с той гостиницы и до рыбопромыслов и кораблей, все принадлежит им. А мы все — их рабы. Внешне наше положение лучше, чем у древних рабов, но дверь крутится все на той же петле. После нас наши дети унаследуют бедность и горе, и, пока такой порядок длится, останутся и беды. Жаль, что мы не имеем удовольствия от жизни. Не в силах задуматься о земле и светилах. Вдохнуть аромат цветов, почувствовать красоту бытия. Не видим, не ездим, не знаем, так и доживаем, и в гроб ложимся!