Книга ИнтерКыся. Дорога к "звездам", страница 47 – Владимир Кунин

Профессор фон Дейн оказался прав — Водила выглядел гораздо лучше, чем в прошлые дни. Почти сошел чудовищный отек со лба, остался лишь громадный синяк с желтизной по краям. И дышал Водила лучше — ровнее и глубже. И если бы не провода и трубки, которыми он был опутан, казалось, что Водила просто спит глубоким спокойным сном после тяжелого трудового дня. Таня наглухо закрыла дверь и подложила меня Водиле под руку, прошептав:

— Черт бы тебя побрал, Кот, какой ты тяжелый!.. Полежи так. Может быть, он хоть тебя почувствует.

На мгновение мне пригрезилось, что, коснувшись моего загривка, пальцы Водилы слегка шевельнулись. Но потом я понял, что ошибся. Тогда я изо всех сил сам стал вызывать Водилу на связь. Чтобы усилить свой сигнал, я лизал его руку и даже чуточку покусывал концы его пальцев. Реакции — ноль!

Тогда я перестал суетиться и дергаться, расслабился под теплой, тяжелой, но безжизненной ручищей Водилы, немного передохнул и осторожно, не спеша, начал тихо-тихо вызывать его снова.

Я напомнил ему наиболее яркие картинки последних дней — наше первое знакомство, когда на корабле он расшнуровал заднюю стенку своего фургона, увидел меня и сказал: «Здравствуй, Жопа-Новый-Год, приходи на елку!..»

Я вспомнил про веселую, смешливую и очень умелую черненькую Сузи, про десятидолларовую деловитую неумеху Маньку-Диану, про его любимое пиво «Фишер» и даже повторил еще раз историю золотой зажигалки...

Потом я перешел к воспоминаниям, которые, как мне казалось, тоже достаточно четко запечатлелись в его сознании — таможня в Кильском морском порту, мое явление антинаркотическим собачкам, ганноверскую автозаправку и «татарский бифштекс»...

Я лишь про Алика старался не говорить, чтобы не нервировать Водилу, если тот хоть краем уха слышит меня. И про Лысого не вспоминал. И про Бармена — ни слова.

А Таня Кох не отрываясь смотрела в маленький телевизор с круглым темным экраном, по которому бежали зеленые волнистые линии, и время от времени отрицательно скорбно покачивала головой.

Мы даже и не заметили, как за окном уже вовсю рассвело, и пришли в себя лишь тогда, когда кто-то попытался открыть дверь.

Таня быстренько набросила на меня полотенце и впустила, наверное, дежурного врача. Потому что стала разговаривать с ним по-медицински. После чего, я слышал, врач ушел,

— Давай, Кот, прощайся со своим приятелем, — сказала мне Таня. — Я сейчас попытаюсь тебя вынести отсюда. А то потом у меня на это просто времени не будет.

«Водила, миленький!.. — запричитал я без малейшей надежды. — Не бойся, я обязательно найду тебя в Петербурге!.. Я тебя познакомлю с Шурой Плоткиным. Вы просто обязаны держаться друг за друга! Таких, как вы, очень-очень мало, и поодиночке вас могут запросто истребить!.. Господи, Боженька! Сделай Божескую милость, чтобы Водила хоть одно мое словечко услышал...»

И то ли я в отчаянии себе нафантазировал, то ли что-то действительно сдвинулось с места, но мне вдруг причудилось, что я услышал тихий шелест — «Кыся-а-а...».

Но в этот момент Таня посадила меня в стерилизатор, закрыла крышкой и вместе со столиком выкатила из палаты.

* * *

Уже в девять часов утра я сидел на крыше профессорского «ягуара» и с невыразимой тоской смотрел вверх — в чистое синее осеннее небо, куда большой желтый вертолет уносил моего Водилу...

Я вспомнил, как долго мы плыли из России в Германию, сколько мы еще ехали своими колесами, и несмотря на то, что желтый вертолет был достаточно большим и шумным, в душу мою стали закрадываться тревожные сомнения — а долетит ли он от Мюнхена до Петербурга?..

Рядом со мной стояла заплаканная Таня Кох. И мне, и Тане было так тошно, мы оба-были настроены на такую паршивую Единую Волну, что я плюнул на все свои высокоморальные преграды, собетвеннолапно воздвигнутые перед самим собой, что, не заботясь о последствиях, открытым текстом МЫСЛЕННО спросил Таню:

«Он что, на этой желтой штуке так до самой России и полетит?»

— Что ты, Кот!.. — автоматически ответила мне Таня, не заметив ничего странного. — На вертолете — только до аэропорта. А там его перенесут в наш русский самолет.

Таня и по сей день говорит про все русское — «наш», «наше», «наши».

«Слава Богу! — сказал я. — А то я уж боялся...»

Но тут вдруг Таня посмотрела на меня безумными глазами:

— Эй!.. Эй, послушай, Кот!.. Ты мне действительно что-то сказал, или мне это показалось?!

Не отрывая глаз от вертолета, уменьшающегося в небесной синеве, я спокойно ответил:

«Нет, Таня, тебе не показалось».

И в эту секунду вертолета в небе не стало. Еще слышался отдаленный шум его мотора, а потом и он исчез.

«Тебе не показалось, Таня, — повторил я и посмотрел ей в глаза. — Мне не хотелось бы тебе сейчас что либо объяснять — нет настроения. Найди книгу английского биолога доктора Ричарда Шелдрейса и прочти ее внимательно. Ты все поймешь... Или Конрада Лоренца — „Человек находит друга“».

— Какое счастье! — воскликнула Таня, но из глаз ее снова полились слезы. — Значит, я нашла в тебе друга? Да, Кот?.. И мы будем с тобой вечерами трепаться о том о сем!.. Ты будешь провожать меня на работу, встречать меня, да?..

«Нет, Танечка, — с грустью, но честно сказал я. — Я должен вернуться домой в Петербург. У меня есть два Человека, которые могут там без меня погибнуть...»

— Я тоже могу здесь погибнуть без тебя, — прошептала Таня.

«Нет. Ты только со мной можешь погибнуть. Вспомни, сколько одиноких женщин так и остались одинокими до глубокой старости лишь потому, что когда-то, спасаясь от одиночества, завели себе Кота или Кошку, на худой конец — маленькую Собачку. Все свое несостоявшееся материнство, всю свою нерастраченную нежность, невостребованную доброту они сконцентрировали на этом маленьком домашнем Животном (кстати, не всегда благодарном и искреннем!) и тем самым погубили себя. В заботе о „Кошечке“ у них проходила вся их жизнь, а иллюзия присутствия „живого существа“ в доме заменяла им нормальное, здоровое общение с Мужиками. Подменяло понятие Настоящей Любви. Любви, от которой Женщины расцветают в любом возрасте, от которой рождаются Дети, по праву требующие всего того, что одинокие женщины так неразумно растрачивают на своих Котов и Кошек... Я же видел, Таня, как на тебя смотрят Мужчины! Да тебе стоит только пальцем шевельнуть... Ты же очень красива и сексуальна. Поверь, мы все трое — те два Мужика, к которым я должен вернуться в Петербург, и я, — мы в этом деле очень хорошо понимаем! И еще одно, Танечка: ты приехала сюда — чтобы остаться. Я — для того, чтобы вернуться. Прощай».

Меня уже самого подташнивало от бездарной назидательности своего тона, от дурацкого менторства, звучащего в каждой моей фразе, но у меня не было сил выбирать выражения — сердце мое разрывалось от жалости к этой умной и действительно прекрасной бабе, которая своим вниманием могла бы оказать честь любому хорошему мужику — от Водилы до Шуры Плоткина.