Книга Что слышно насчет войны?, страница 17 – Робер Бобер

Жозеф, несмотря ни на что, любит обоих братьев. Очень, говорит, хорошо, что они так привязаны друг к другу, а что с ними не оберешься неприятностей — ничего страшного.

А вот последний случай с Изидором. Пришел он вчера в библиотеку и выбрал ценную книгу, которую обычно мы выдаем только для чтения на месте. Это большая книга про Африку с цветными картинками: на них львы, слоны, носороги и разные другие дикие звери. Жозеф все же разрешил Изидору унести книга, но попросил обращаться с ней аккуратно. Тот же, не разобравшись, ощетинился, выставил кулаки и заявил, что никого не боится.

Я тебе рассказываю про Липштейнов, чтоб ты понял, что у нас тут все по-прежнему.

Кстати, если у тебя есть под рукой номер «Права и свободы» с фотографией, где мы все стоим на крыльце вместе с Марком Шагалом, посмотри повнимательней и увидишь, что Феликс приставил рожки одному вожатому. Когда этот вожатый увидел газету, он пришел в ярость, Феликса все ругали, а Люба вызвала его к себе в кабинет. Вышли они оттуда вдвоем, у Феликса были красные глаза, а Люба сказала всем, что Феликс просто хотел показать пальцами букву V, знак победы — он видел такие в газетах, на снимках, сделанных во время Освобождения.

Ну вот, а еще мы уже начинаем думать о каникулах. Группу детей приглашают на июль в Польшу. Пошлют ли меня, пока не знаю, и даже не знаю, хочу ли ехать. Наверное, мне все-таки больше хочется повидаться с ребятами из прошлогоднего летнего лагеря. В этом году он будет на море — в Сен-Жан-де-Люзе или в Тарносе. Может, встретимся? Во всяком случае, надеюсь. Многие не хотят ехать в лагерь, потому что и так весь год провели в коллективе, но, боюсь, у них не будет выбора, разве что кого-нибудь заберут на лето родственники.

Говорят, с начала нового учебного года нас, старших, переведут поближе к Парижу. Мальчишек — в Монтрё, а девочек — в Аркёй. Как-то грустно отсюда уезжать, я так полюбил наш большой парк, но на новом месте недалеко метро, будет легко добираться до Парижа, а там лицей и столько всего интересного, то же кино, по которому я так скучаю.

Напиши, какие у тебя планы на лето. Может, соберетесь и приедете к нам как-нибудь в воскресенье? Или у нас будет случай выбраться в Париж, встретимся тогда всей компанией на площади Республики. В общем, посмотрим, как получится, а пока прощаюсь.

Твой друг

Жорж.

— А ты знаешь, что Лейбеле лает с еврейским акцентом?

Лейбеле — это пес Изи, так он его зовет. Большой, кудлатый и всюду бегает за хозяином. Когда Изя ходит по дворам и кричит «старьем берем!» — собирает всякие ненужные одежки и разрозненные чашки-тарелки, он привязывает Лейбеле к своей тележке.

Кличку он ему дал в честь Троцкого. [29] Это очень рассердило Альбера.

— Нельзя называть собаку именем уважаемого человека! — сказал он, когда Изя первый раз явился со своим псом.

— Лейбеле — собака не простая, а очень верная, — сказал Изя. — Он предан мне так же, как Троцкий был предан Ленину.

— Молчал бы лучше о политике! Вечно все путаешь. В общем, ты как хочешь, а я твоего пса буду звать просто псом.

— Он не будет откликаться.

— Ну и ладно! Все равно нам с ним не о чем говорить.

И Альбер снова взялся за ножницы.

Больше всего Альбера раздражает, что Изя вечно где-то бродит. «Порядочные люди сидят дома и трудятся не покладая рук, чтобы прокормить свою семью, — говорил он, — а не побираются по дворам». Сам он работает с утра до ночи, а если выходит из ателье, то только за тем, чтобы сдать заказы и принести новые. «Одни работают, а другие шляются. Так уж заведено на свете. Но, сколько ни шляйся, толку не добьешься».

Изя, по мнению Альбера, просто шляется и полагается на случай. А если счастливый случай и впрямь выпадает, то, вместо того чтобы сказать себе: «Сегодня мне везет, надо засучить рукава и не упустить удачу», — он поступает ровно наоборот. Для Изи удача — это когда с утра подвернется какое-нибудь дельце и, значит, потом он целый день свободен. Тогда он быстренько отвозит тележку в сарай на улице Жарден-Сен-Поль, берет удочку и спускается с моста Мари к Сене, чтобы, по его выражению, подразнить пескариков.

Я ему говорю: «Изя, не бросай дела, чуть только они пойдут на лад, лови удачу. Тебе что, так мало надо?»

А он мне: «Погонишься за удачей да, не ровен час, перегонишь, так что она останется позади.

Если хочешь поймать рыбку, надо забросить удочку, чтоб поплавок несло точнехонько по течению. Не тянуть и не дергать».

Когда Элен, его несчастной жене, надоедает есть рыбу, Изя приносит свой улов нам. Но я потихоньку, только он отвернется, выбрасываю эту мелочь в помойное ведро. А Альберу про это и не заикаюсь. К чему лишние разговоры!

Про лай с еврейским акцентом Изя рассказывает моей дочке Бетти. Она сегодня лежит в постели.

Вчера вечером пришла из школы, дрожит, как в ознобе, и сразу забралась в постель, даже ужинать не стала. Я напоила ее горячим молоком с медом, но так и не поняла, что с ней, она только твердила, что больше в эту школу не пойдет.

Утром я пощупала ей лоб — вроде не горячий, но все же решила оставить ее дома. Изе она тоже сказала:

— Я хочу перейти в другую школу.

— В другую школу? — Изя глянул на меня. — Да ведь школу просто так не меняют.

— Не просто так! И потом, вон Рафаэль перешел же в другую школу!

Рафаэль и правда перешел в другую школу. Это было сразу после Освобождения, в самом начале учебного года. Он подрался с мальчишкой, который обозвал его жидом. Рафаэль набросился на него, как сумасшедший, насилу несколько человек вместе с учителем его оттащили. А потом учитель дал ему пощечину, потому что драться в классе запрещено. Тогда Рафаэль и вовсе разбушевался, стал кричать: «Войны больше нет! Хватит!», — сшибать ногами парты и боднул в живот учителя. Потом содрал со стены географическую карту, порвал ее и выбежал вон. Портфель его нам принесла школьная уборщица. А на другой день Рафаэль отказался вставать с постели и сказал, что не пойдет больше в школу. Меня вызвал директор. Требовал, чтобы Рафаэль извинился за то, что ударил учителя и, главное, разорвал карту Франции. Ну, я и перевела его в лицей Карла Великого.

— Тебя кто-то обозвал жидовкой? — спросил знавший все это Изя.

Бетти помотала головой.

— Но случилось что-то серьезное?

Бетти, глядя в пол, кивнула.

— И рассказать, в чем дело, ты никому не хочешь, ни мне, ни маме?

Бетти опять потрясла головой.

— Потому что тебе стыдно?

Бетти подняла глаза, открыла рот, но ничего не сказала. А потом опять потупилась, и мы с Изей увидели, что по щекам ее потекли слезы.