Книга Маковое море, страница 18 – Амитав Гош

Захарий подергал себя за мочку.

— Что ж, сэр, если рабство — это свобода, то я рад, что мне не довелось ее вкусить. Кнуты и оковы не по мне.

— Бросьте, Рейд! — хмыкнул мистер Бернэм. — Поход к сияющему на холме городу не бывает без муки. Ведь израильтяне тоже страдали в пустыне, а?

Не желая ввязываться в спор с новым хозяином, Захарий промямлил:

— Да, пожалуй…

Однако мистер Бернэм этим не удовольствовался и одарил собеседника насмешливой улыбкой.

— Я думал, вы и впрямь смышлены, Рейд. Однако ведете себя как паршивый реформатор.

— Вот как? Я не хотел…

— Надеюсь. По счастью, сия зараза еще не коснулась ваших краев. Я всегда говорил: Америка — последний бастион свободы, там рабству пока ничто не угрожает. Где бы еще я нашел судно, так идеально приспособленное для своего груза?

— Вы имеете в виду рабов, сэр?

— Да нет, — поморщился мистер Бернэм. — Не рабов — кули. Слыхали пословицу «Если Господь затворяет одну дверь, он распахивает другую»? Когда для африканцев путь к свободе закрылся, Бог отворил его для племени, которое наиболее в том нуждалось, — для азиатов.

Захарий пожевал губами: ни к чему выведывать хозяйские планы, лучше сосредоточиться на деловых вопросах.

— Думаю, вы захотите подновить трюм?

— Верно. То, что предназначалось для рабов, вполне сгодится для кули и осужденных. Надо устроить пару отхожих мест, чтобы черные не обгадились выше головы. Проверяющие останутся довольны.

— Есть, сэр.

Бернэм запустил пальцы в бороду.

— Полагаю, мистер Чиллингуорт одобрит корабль.

— Новый капитан, сэр?

— Вы о нем слышали? — Мистер Бернэм опечалился. — Это его последний рейс, и я хочу доставить ему радость. Старые хвори дают себя знать, капитан не в лучшей форме. Первым помощником будет мистер Кроул — превосходный моряк, но слегка несдержан. Вторым помощником хотелось бы взять разумного парня. Что скажете, Рейд? Готовы послужить?

Предложение так отвечало надеждам Захария, что сердце его екнуло.

— Вы сказали, вторым помощником, сэр?

— Ну да, — кивнул Бернэм и, словно утрясая вопрос, добавил: — Рейс пустячный — после муссонов поднять паруса и через шесть недель вернуться. На борту будет мой субедар с кучей надсмотрщиков и караульных. Человек он опытный, знает, как приструнить душегубов, чтобы не пикнули. Если все пройдет гладко, как раз поспеете к нашей китайской пирушке.

— Простите, сэр?

Мистер Бернэм обнял Захария за плечи.

— Говорю по секрету, так что не проболтайтесь. Поговаривают, Лондон снаряжает экспедицию, чтобы взяться за Поднебесную. «Ибис» должен участвовать… вместе с вами. Что скажете? Справитесь?

— Можете на меня рассчитывать, сэр, — пылко ответил Захарий. — В серьезном деле я не подведу.

— Молодчина! — Мистер потрепал Захария по спине. — А что «Ибис»? В стычке пригодится? Сколько у него пушек?

— Шесть девятифунтовых. Можно установить одну тяжелую на вертлюге.

— Превосходно! Вы мне нравитесь, Рейд. Попомните: для смышленого парня я всегда найду дело. Если хорошо себя проявите, скоро сами будете капитаном.

* * *

Нил лежал навзничь, разглядывая рябь солнечных зайчиков на отполированном потолке каюты; свет, рассеянный жалюзи, создавал впечатление подводного царства, куда раджу погрузили вместе с Элокеши. Иллюзию усиливало ее полуобнаженное тело, на котором солнечные пятна переливались и дрожали, будто речные струи.

Он любил эти перерывы в любовных утехах, когда подруга задремывала у него под боком. Даже во сне она казалась замершей в танце, словно ее пластический талант не ведал границ и равно проявлял себя в движении и покое, на сцене и в постели. Как исполнительница, она славилась тем, что за ее ритмом не могли угнаться самые искусные барабанщики, и в постели ее импровизации также изумляли, доставляя несказанное наслаждение. Бесподобная гибкость позволяла ей вытворять невиданные фортели: он ляжет сверху и приникнет к ее устам, она же так обовьет его ногами, что его голова окажется между ее ступней; или такое отчебучит: прогнется дугой, и раджа балансирует на упругом изгибе ее живота. Искусная танцовщица, она сама руководила соитием, отчего раджа лишь смутно чувствовал ритмические фигуры, управлявшие сменой темпа, и миг его извержения был абсолютно непредсказуем, но в то же время безоговорочно предрешен все ускоряющимся взлетом к вершине, где с последним тактом он застывал в неподвижности.

Еще больше раджа любил минуты после любовной баталии, когда в расхристанном сари изнемогшая Элокеши замирала, словно только что исполнила головокружительный тихаи. Неудержимый зов плоти никогда не оставлял времени, чтобы толком раздеться, а потому шесть ярдов его дхоти и девять ярдов ее сари переплетались замысловатее путаницы их конечностей, и, только излившись, он мог насладиться колдовскими чарами ее медленно возникающей наготы. Как многие танцовщицы, Элокеши обладала приятным голосом; она мурлыкала изящную тумри, а Нил медленно распутывал ее одежды, постепенно открывая взгляду и губам крепкие лодыжки, на которых позвякивали серебряные браслеты, крутые бедра с литыми мышцами, пушистый холм лобка, нежный изгиб живота и полные груди. Избавившись от последнего лоскутка одежды, они пускались во вторую атаку, медленную и нескончаемо долгую.

Нынче раджа только начал извлекать Элокеши из кокона ее одеяний, как ему помешали: в коридоре второй раз за день некстати возникла перепалка — девичий заслон не пускал Паримала, желавшего сообщить новость.

— Пусть войдет! — досадливо рявкнул Нил.

Накидкой он укрыл Элокеши, но не озаботился спрятать свою наготу. Камердинер служил у него с тех пор, как он начал ходить: в детстве мыл его и одевал, готовил его, двенадцатилетнего, к первой брачной ночи, наставляя, что следует делать, а потому знал раджу как облупленного.

— Прошу прощенья, господин, — сказал Паримал, войдя в каюту. — Я подумал, вы должны знать о прибытии Берра-саиба, мистера Бернэма. Сейчас он на шхуне. Офицеры приглашены к обеду, а как быть с ним?

Известие застало врасплох, но после секундного размышления Нил кивнул:

— Ты прав, его тоже надо пригласить. Подай чогу.

Паримал снял с крючка халат и помог радже в него облачиться.

— Подожди за дверью, — приказал Нил. — Я напишу другое письмо, которое ты доставишь на корабль.

Камердинер вышел; Элокеши откинула покрывало.

— Что случилось? — спросила она, сонно моргая.

— Ничего. Надо сочинить записку. Ты лежи, я быстро.

Обмакнув перо в чернильницу, раджа начеркал несколько слов, но затем передумал и взял другой лист. Рука его подрагивала, когда он выводил строчку об удовольствии принять мистера Бенджамина Бернэма на борту плавучего дворца. Помешкав, Нил глубоко вздохнул и написал: «Ваш приезд стал счастливым совпадением и непременно порадовал бы моего покойного отца, который, как вы знаете, очень верил в приметы и знамения…»