Книга Особые поручения: Декоратор, страница 48 – Борис Акунин

– Процесс выдачи долог. Он сбежит – из тюрьмы, с этапа, с поезда, с корабля. Я не могу рисковать.

– Ты не веришь Богу, – поникнув, грустно молвила она. – Бог знает, как и когда положить конец злодейству.

– Я не знаю про Бога. И безучастным наблюдателем быть не могу. По-моему, хуже этого греха ничего нет. Всё, Ангелина, всё.

Эраст Петрович обратился к Масе по-японски:

– Веди его во двор.

– Господин, вы никогда еще не убивали безоружного, – встревоженно ответил слуга на том же языке. – Вам потом будет плохо. И госпожа рассердится. Я сделаю это сам.

– Это ничего не изменит. А что безоружный, не имеет значения. Устраивать поединок было бы ханжеством. Я с одинаковой легкостью убью его хоть с оружием, хоть без. Обойдемся без дешевой театральности.

Когда Маса и Фандорин, взяв осужденного за локти, повели его к выходу, Ангелина крикнула:

– Эраст, ради меня, ради нас с тобой!

Плечи коллежского советника дрогнули, но он не обернулся.

Зато оглянулся Декоратор и с улыбкой сказал:

– Сударыня, вы сама красота. Но, уверяю вас, что на столе, в окружении фарфоровых тарелок, вы были бы еще прекрасней.

Ангелина зажмурилась и закрыла ладонями уши, но все равно услышала, как во дворе ударил выстрел – сухой, короткий, почти неразличимый средь грохота ракет и шутих, взлетавших в звездное небо.

Эраст Петрович вернулся один. Встал у порога, вытер покрытый испариной лоб. Сказал, клацая зубами:

– Знаешь, что он прошептал? «Господи, какое счастье».

Долго так и было: Ангелина сидела с закрытыми глазами, из-под ресниц текли слезы, а Фандорин стоял, не решаясь войти.

Наконец она встала. Подошла к нему, обняла, несколько раз страстно поцеловала – в лоб, в глаза, в губы.

– Ухожу я, Эраст Петрович. Не поминайте злом.

– Ангелина… – Лицо коллежского советника, и без того бледное, посерело. – Неужто из-за этого упыря, выродка…

– Мешаю я вам, с пути сбиваю, – перебила она, не слушая. – Сестры меня давно зовут, в Борисоглебскую обитель. И с самого начала так следовало, как батюшки не стало. Да ослабела я с вами, праздника возжелала. Вот и кончился он, праздник. На то и праздник, чтоб недолго. Издали буду за вами смотреть. И Бога за вас молить. Делайте, как вам душа подсказывает, а коли что не так – ничего, я отмолю.

– Нельзя тебе в м-монастырь. – Фандорин заговорил быстро, сбивчиво. – Ты не такая, как они, ты живая, г-горячая. Не выдержишь ты. И я без т-тебя не смогу.

– Вы сможете, вы сильный. Трудно вам со мной. Без меня легче будет… А что я живая да горячая, так и сестры такие же. Богу холодные не нужны. Прощайте, прощайте. Давно я знала – нельзя нам.

Эраст Петрович потерянно молчал, чувствуя, что нет таких доводов, которые заставят ее переменить решение. И Ангелина молчала, осторожно гладила его по щеке, по седому виску.

Из ночи, с темных улиц, не в лад прощанию, накатывал ликующий, неумолчный звон пасхальных колоколов.

– Ничего, Эраст Петрович, – сказала Ангелина. – Ничего. Христос воскресе.